– С чего ты взяла? – спрашиваю ее и стараюсь говорить спокойно и не показать, как одно предложение выбило меня из равновесия.

– Юля Вознесенская из детского садика сказала, что ее мама с папой раньше не разговаривали друг с другом и даже не смотрели. А теперь они разводятся.

– Ты переживаешь из–за того, что мы с папой не разговариваем друг с другом?

– Разгова–а–ариваете, – тянет со вздохом. – Но не смотрите. Вернее, сморите, но только когда другой не видит.

– Это как? – хрипло спрашиваю я.

– Ну, ты смотришь на папу, только когда он не смотрит на тебя. А как только он поворачивается, ты отворачиваешься. И папа делает также.

Как можно мягче улыбаюсь и приглаживаю волосы малышке. Надо найти правильные слова и попытаться не врать, только вот как это сделать, если вся жизнь – одна сплошная ложь.

– Доченька, – говорю нежно, – мы с папой тебя очень любим. Мы взрослые, у взрослых есть проблемы. Ты не должна переживать за наши отношения.

– А говорят, что любовь может преодолеть все ненастья, – говорит она по–взрослому и отворачивается к иллюминатору.

– Врут, – отвечаю тихо, так, чтобы она не слышала.

В Испании тепло. Мать Артура встречает нас радушно. Она солнечная, как Лев. Такая же улыбчивая, постоянно болтающая, суетливая. Полная противоположность Артура. Она не знает, что Артур не настоящий отец Ангелины. Когда случилось то, что случилось, она жила уже здесь, вдали от взрослых сыновей и бывшего мужа.

– Никушка, поехали перекусим с дороги, у тебя еще есть пару часов, успеешь ты обратно! – расцеловывает меня, как родную дочь.

– Спасибо, Александра Мироновна, – крепко обнимаю ее.

Я не помню свою мать, она умерла слишком молодой. Мама Артура дорога мне, поэтому моя искренность не напускная.

– Ну а ты принцесса, как полетала? – подмигивает Геле.

– Мне понравилось! – подпрыгивает счастливо.

В кафе садимся за один большой стол. Маргарита и Дмитрий рядом с нами, заряжают счастьем, колышут сухой стебель чувств внутри меня. Мою душу уже ничего не спасет.

Испания заряжает солнцем, свободой, соленым воздухом и улыбками. Последних слишком много, я разучилась столько улыбаться, поэтому сейчас скулы болят.

Болтовня заряжает, цепкими лапами вытягивает из темноты, в которой я купаюсь ничуть не меньше, чем в лучах света. Но и это быстро заканчивается.

Тепло прощаюсь со всеми. Дочке будет полезно. Няне и охраннику придется кстати внезапный отпуск. Помахав уезжающему автомобилю, остаюсь на улице среди магазинчиков и уютных кафе. Много лет я убеждала себя, что выбора нет. Что я заложница обстоятельств. Мне некому предъявить претензии, отца уже нет в живых. Я осталась одна.

Посреди чужой страны и незнакомых лиц, я размышляла о свой жизни.

В сумке есть деньги. Могу снять наличность со всех карт и уехать на все четыре стороны. Я не преступник в международном розыске, вполне возможно меня даже никто не будет искать.

Я могу уехать одна.

Кончики пальцев начали покалывать от странного ощущения обманчивой свободы.

Я могу уехать куда угодно. Пока Геля у бабушки, могу остаться наедине с собой, уехать к морю, в горы, в любой город и страну. Куда угодно.

Могу.

Но я ловлю такси и еду в аэропорт. Не анализирую причины, просто делаю то, что запланировано. В аэропорту много людей, все снуют туда – сюда. Счастливые парочки, семьи с детьми. Молодые девчонки, приехавшие за красивым загаром и жгучими итальянцами.

Я завидую им всем.

Я хочу, чтобы легко, чтобы без боли. Чтобы дышать полной грудью и держать кого–то за руку. ВИП-зал аэропорта, как небольшой оазис, в котором можно затеряться и сделать вид, что ты чуточку лучше других.