Становится тихо. Прищуриваюсь. Померещилось?

Брямс!!

– А-ах! – подпрыгиваю на месте.

– Чего таращишься, хозяйка? – булькает кастрюля и легонько подпрыгивает на месте, с глухим дребезжанием. – Так и быть, ещё почеши!

– Б-блеск! – шевелю одними губами, когда вижу, как ручки-ушки начинают зазывающе шевелиться.

Выставляю перед собой руки, защищаясь. Не спускаю глаз с говорящей кастрюли бочком-бочком пробираюсь к двери. Только после этого выскакиваю прочь и захлопываю дверь.

Прислоняюсь к прохладному дереву ладонями и лбом. Так, надо успокоиться. Чувствую слабый запах коричневой краски и слышу громкий стук своего сердца.

Блин, это не сердце. Это в главную дверь стучат! Да так громко! Такое чувство, что кулаками колотят. Кого там ещё принесло?

– Госпожа? – даже Жанна услышала, прибежала, скрипит лестницей, спускаясь со второго этажа. – Кто это там?

– Понятия не имею, – качаю головой и подхожу к двери, которая от чьей-то долбёжки каким-то чудом на петлях держится, того гляди с них сорвётся.

Жанна держится позади. Сглатываю тревожный ком, протягиваю руку, убираю задвижку и открываю дверь.

22. 5.3

Тут же оказываюсь нос к носу с высоким худым мужчиной в чёрном сюртуке. Его чёрные волосы разбросаны по плечам неопрятными патлами, длинный крючковатый нос сморщен, словно его обладатель унюхал дерьмо, желтоватая кожа лица напоминает высушенный пергамент.

На вид ему явно за сорок, впрочем, возраста явно добавляют горизонтальные морщины на лбу, и привычка хмуриться.

Завидев меня, мужчина вскидывает руку и тычет в меня костлявым пальцем:

– Вот она, полюбуйтесь! Аферистка! Мошенница! Проныра! Арестуйте её немедленно!

Только сейчас замечаю за спиной этого полоумного двоих мужчин в синей форме с погонами на плечах и в фуражках с чёрными козырьками. Оба в возрасте, один крепкого телосложения, а второй с солидным таким брюшком, прихваченным ремнём-перевязью с оружием.

Констебли – само собой отыскивается в памяти. Внутри всё сжимается в тревожный комок. Так всегда с представителями власти. Ты вроде и знаешь, что не делал ничего противозаконного, но в то же время на подкорке суетится коварное «а вдруг?»

Так, ладно, хватит паниковать. Их присутствие, конечно, неприятно, но они хотя бы молчат. В отличие от истерящего мужика.

Когда первый шок от чужой наглости спадает, я расставляю локти и громко спрашиваю:

– Вы кто такой, вообще? И как смеете меня оскорблять в моём собственном доме?

По непонятной причине лицо незнакомца краснеет, а глаза наливаются кровью. Того и гляди – удар хватит. Смотрю на него ошарашенно.

– В тв-в-воём, говоришь? – шипит на меня, брызгая слюной, топает ногами. – Не может этого быть! Он не твой! Наглая ложь!

– Знаете, что, не уважаемый, а не пойти ли вам в долгое пешее путешествие…

– Чтооо?

– То! Прочь подите! Я в таком тоне разговаривать не собираюсь!

– Господин Морт, – рядом с истеричкой в брюках встаёт тот констебль, что с брюшком, – позвольте, дальше мы сами.

Скандалист пытается ещё что-то возражать, но констебли его оттесняют в сторону. Тот, что с брюшком, прислоняет руку к козырьку и слегка наклоняет голову:

– Мисс, позвольте представиться, я констебль Бран, это констебль Шон.

– Ясмин Лавель, – называюсь в ответ. – Чем обязана, господа?

– На вас поступили жалобы.

– Вот как? Кажется, я догадываюсь даже, от кого.

– Кхм, соседи беспокоятся, что этот дом занят вами незаконно. Могу я взглянуть на правоустанавливающие документы?

Соседи значит? Правильней будет сказать сосед. Зло сощуриваю глаза, рассматривая стукача, меряющего шагами основание крыльца.