В карету кто-то залезает, а я перестаю даже дышать, чтобы сделать вид, что никого нет. Дверь снова хлопает, слышится щелчок поводьев, и карету дергает. Из-за перегородки доносится какая-то возня и тяжелое дыхание.
Что, черт возьми, происходит?!
Чашка с остатками молока падает с лавки с громким стуком и катится по полу кареты, разливая оставшееся молоко.
Шебуршение за перегородкой прекращается, зато раздаются тихие шаги. Шаг… Еще шаг…
— А ты… кто? — звучит удивленный женский голос.
7. Глава 6. Когда черная полоса - взлетная. Мы просто летать не умеем
Из горла вырывается хриплый стон облегчения. Не полицейские. Не Ксаррен. Девушка. А когда поднимаю взгляд и вижу ее, с меня будто сваливается груз, который прижимал к этой лавке.
— Эй, у тебя все хорошо? — повторяет она, присаживаясь и обеспокоенно протягивая руку ко мне.
В сумраке кареты особо много не разобрать, но даже так видно, что ей не больше двадцати. Мне… То есть Алтее, похоже, ровесница. Плащ плотный, но из простой шерсти, без вычурности, из-под него выглядывает такое же простое платье, а пахнет… Дымом, домашним хлебом и тушеной картошкой.
Но это все лишь служит фоном для того, что бросается в глаза больше всего. На миловидном лице с вздернутым крупноватым носом и нахмуренными темными бровями красуется синяк на всю скулу. Он свежий, еще расползается, и вся его красота наверняка расцветет только завтра.
— Откуда ты тут? — не отвечаю ни на один из ее вопросов, задаю свой и немного отстраняюсь, чтобы показать, что не стоит меня трогать.
Она еще больше хмурится, поджимает губы, но, окинув меня взглядом и, похоже, заметив что-то во мне, решает ответить.
— Дядька Шнаур сжалился, — девушка кивает в сторону возницы. — Я не знала… Что тут еще кто-то будет.
— Я тоже, — отзываюсь и поднимаюсь, проверяя Дэйрона.
Девушка охает и тут же прикрывает рот ладошкой, чтобы не разбудить малыша. Он сладко причмокивает губками и забавно морщится, а потом раздается очень характерный звук, за которым следует не менее характерный запах. Хорошо, что не успела перепеленать…
— Ох, ты, — выдыхает моя попутчица. — Похоже, тебе еще хуже, чем мне.
Я неопределенно веду плечом, но она и не ждет ответа. Вместо этого решительно стаскивает с себя плащ, закатывает рукава и придвигается ближе.
— Давай помогу. У меня младших братьев и сестер четверо было, так что опыт есть.
Замираю в нерешительности. С одной стороны, помощь не помешала бы — все-таки в тесной качающейся карете одной управляться непросто. С другой — доверять незнакомке...
Словно прочитав мои мысли, девушка мягко улыбается:
— Меня Лети зовут. И я тебя не выдам, не бойся. Сама, видишь ли, — она осторожно касается своего синяка, — тоже не от хорошей жизни здесь. Думала, вообще ноги не унесу.
Киваю, но не представляюсь, хотя, наверное, это не очень дружелюбно выглядит.
Я тоже думала, что уже все, не спасусь. Особенно после того, как мой, то есть Алтеи, муж так уверенно тыкал в меня своим мечом. И мне бы обвинять его во всех бедах, да только вот я не знаю, в чем правда. Хотела Алтея что-то сделать малышу или нет. Мне вообще, кажется, далеко не все ее воспоминания доступны.
Что же такого она натворила?
Лети деловито осматривает нарезанные мной куски ткани и кивает:
— Неплохо придумала. Только надо бы их согреть сначала.
Пока я раскутываю Дэйрона, она раскладывает импровизированные пеленки на сундуке рядом с артефактом обогрева. Малыш просыпается от того, что его тормошат, начинает возиться и мешать, рискуя испачкаться.
И тут меня осеняет: воды-то нет. Ну не вином же его обмывать!