Из дома вышел мужчина, пробрался к ведьме по сугробам, взял у неё лопату и сам занялся тропинкой.

«Да это же Пламень! Вот бесстыжие, ничуть не скрываются. Вот и перебирался бы к ней совсем жить, раз ничего не боится, и меня бы в покое оставили, – Зара вернулась к работе, но мысль, как избавиться от противного ей жениха, так и крутилась в голове. – Поговорю с матушкой, когда отец уйдёт на работы. Она ведь замуж против воли родителей вышла».

Однако Брюква ничем не смогла обнадёжить дочь:

– Всё не так было. Отец твой меня из жалости взял, потому как засиделась я в девках, а жених младшей сестры терпение терял. Батюшка решил уже спровадить меня в прислужницы к Огненным Сёстрам, а мне такая доля хуже смерти казалась. Вот тогда, завидев, как я убиваюсь, Зазимок меня в жёны и позвал. Да моему отцу не по душе эта затея оказалась, чтоб дочь с батраком судьбу связала, всё умысел какой-то виделся ему, потому и отпустил меня налегке и двери дома пред нами закрыл, чтоб на достаток не зарились. А что до Горлинки, так эта девка и сама бы свадьбу расстроила, будь ей Пламень нужен. Да, видать, держит она его для забавы. Как наиграется, так и выкинет постылого.

Пожалуй, права матушка. Зара помнила, как Горлинка появилась в Трихолмке и заняла лачугу у леса, что вместо дома тогда стояла. Недолго пожила там чужачка, вскоре отправилась дальше своею дорогой, как люди думали. Однако через несколько дней ведьма вернулась с работниками и бумагой от подкрёза на покупку участка леса. И устроилось спорое строительство. Лачугу снесли, навалили брёвен и возвели новый дом. Горлинка работала наравне с мужчинами, даже платок на мастеровой манер вокруг головы повязывала, только чтоб пот глаза не заливал. И штаны мужицкие надевала. Уж за одно это её сжечь полагалось. Наставник с Сёстрами к ней и вправду наведывались, но что ж она им сказала, то никто не знает, только оставили её с тех пор в покое.

Как Зара ни молила заступницу Сонию, та не сделала ничего, что могло бы расстроить свадьбу. Наступил день солнцеворота. В Трихолмке, как было заведено, устроили праздник с подношением даров Святозарам, молитвами об урожайном лете, а после – смотрины женихов и невест. Девушке полагалось при всём народе подарить суженому цыплёнка, чем она подтверждала, что берёт его в мужья и вскоре порадует потомством. А парень дарил невесте испечённый матерью хлеб как заверение, что девицу берут в дом.

Вместе с Зарой к опалению готовилось ещё несколько девиц. Только одна из всех радовалась предстоящему, улыбалась и нежно целовала цыплёнка. Остальные же были тихи и растерянны, а Капель, прежде весёлая затейница, и вовсе горько плакала.

– Почему она так убивается? – шепнула Зара подружке Капели, которая тоже ходила в невестах.

– Не с тем опалить решили. Она сына кузнеца любит, но его отец посчитал, что, пока Наст ремесла не освоит, жениться ему рано. Капель согласна была ждать, но родители побоялись, что она не убережётся и опозорит их, вот и нашли ей другого жениха.

– А сын кузнеца что же?

– Он против воли отца не пойдёт. Капель даже бежать его подговаривала, но Наст отказался.

– Значит, он не любит её?

– Любит. Потому и не хочет погубить. Куда они пойдут и чем жить будут? Даже от лиходеев защитить её не сможет.

Зара задумалась, не поэтому ли и Пламень не бежит с Горлинкой? Только ведь им и бежать никуда не нужно: ведьма не бедствует, и дом с хозяйством у неё имеется. Видно, права матушка, любовник – лишь забава для знахарки. А от горестей Капели Зарнице тоже тоскливо сделалось. Она ещё никого не любила, но помнила, как последней весной разливалось в груди что-то щемящее, такое томление охватывало, будто обещало впереди нечто прекрасное, для чего только и стоило жить. А теперь судьба её с Борщевиками связана, и закрыт путь к тому несбывшемуся, к чему душа стремилась. Вроде и не имела ничего, а чувствовала, будто обокрали её.