Хотя судьба удержала Александра Эпирского от войны с римлянами, однако, так как он вел войны в Италии, то, по-моему, достаточно этих немногих слов для изображения его трагической смерти.

25. В том же году [326 г.] были устроены лектистернии в пятый раз после основания города для умилостивления тех же богов, что и раньше. Затем новые консулы отправили по приказанию народа к самнитам послов с тем, чтобы объявить им войну, а сами стали делать всевозможные приготовления с большею тщательностью, чем против греков. Присоединились сверх того и новые вспомогательные войска, о которых консулы в то время и не думали: луканцы и апулийцы, не связанные до сих пор с римским народом никакими условиями, подчинились римлянам и обещали дать им для войны оружие и войско; таким образом, по договору они были приняты в число друзей римского народа. В то же самое время удачно шли дела и в Самнии: три города подчинились римской власти – Аллифы, Каллифы и Руфрий, а остальная область на широком пространстве была опустошена при первом появлении консулов.

В то время как начало этой войны было так удачно, близилась уже к концу и другая война, во время которой греков содержали постоянно в осаде. В самом деле, когда прервано было сообщение между укреплениями[509], одна часть неприятелей не только была отрезана от другой, но приходилось переносить внутри стен гораздо большие бедствия, чем те, которыми угрожали враги извне; находясь как бы в плену у своих собственных гарнизонов, они терпели всякие оскорбления своих детей и жен и все ужасы, сопровождающие взятие городов. Поэтому, когда распространился слух, что из Тарента и от самнитов придут новые вспомогательные войска, то греки нашли, что внутри стен у них находится больше, чем желательно, самнитов, и ждали тарентинских воинов, тоже греков, чтобы при их помощи оказать сопротивление столько же самнитам и ноланцам, сколько и врагам римлянам; наконец сдача на капитуляцию римлянам признана была самым легким из всех зол.

Знатнейшие в городе люди, Харилай и Нимфий, разделили между собою по взаимному соглашению роли, причем один должен был перебежать к римскому полководцу, а другой – остаться в городе, чтобы привести его в положение, удобное для исполнения этого плана. Из них к Публилию Филону пришел Харилай и сказал, что решил передать римлянам стены города для блага, счастья и благополучия палеполитанцев и римского народа; явится ли он таким образом предателем или спасителем своего отечества – это зависит от честности римлян. Для себя лично он ничего не выговаривает и ничего не просит; для государства же он больше просит, чем выговаривает, именно – чтобы народ римский, в случае удачи, не столько думал о том легкомыслии и неосмотрительности, которая заставила их уклониться от исполнения своего долга[510], сколько о том, с какою преданностью и опасностью они восстановили с ним дружбу. Заручившись одобрением римского полководца, он получил 3000 воинов для занятия той части города, которую населяли самниты; команда над этим гарнизоном поручена была военному трибуну Луцию Квинкцию.

26. В то же самое время и Нимфий обманом обошел самнитского претора и, ввиду того, что все римское войско расположено было или вокруг Палеполя, или в Самнии, добился позволения крейсировать с флотом до римских владений, чтобы опустошить не только морское побережье, но даже окрестности самого города Рима. Но, думал он, чтобы остаться незамеченным, нужно отплыть ночью и тотчас спустить корабли на воду. Для ускорения этого дела все самнитские воины, за исключением необходимого в городе гарнизона, посланы были к морскому берегу. И в то время, как Нимфий в темноте, среди массы преграждающих друг другу путь людей производил умышленно беспорядок своими противоречивыми распоряжениями и тратил на это время, Харилай, впущенный, согласно условию, в город сообщниками заговора, занял высшие пункты города римскими войсками и приказал им поднять крик; услыхав крик, предупрежденные своими вожаками греки успокоились, ноланцы же через противоположную часть города стали убегать по дороге, ведущей в Нолу. Что касается до самнитов, которым закрыт был доступ в город, то насколько в данную минуту им было вполне удобно бежать, настолько же бегство показалось им крайне позорным, когда они избежали опасности, так как, лишившись оружия, оставили все свое имущество в руках неприятелей. В самом деле, они служили предметом насмешки не только для чужих людей, но и для своих земляков и возвратились по домам ограбленными и совершенно нищими.