Набор определялся приблизительно четырьмя легионами в 5000 пехотинцев и 300 всадников каждый. Такое же количество войска обыкновенно прибавлялось к ним из набранных латинов, но в это время те были врагами римскими и в том же порядке построили свои войска к битве. Не только знамена должны были столкнуться со знаменами, все гастаты с гастатами и принципы с принципами, но и центурионы хорошо знали, что им придется сражаться с центурионами, если только ряды не будут расставлены в ином порядке. Между триариями в том и другом войске было два центуриона первой пилы: римский – не особенно сильный, но дельный и отважный в военной службе человек, латинский же обладал необыкновенной силой и считался одним из лучших воинов; они хорошо знали друг друга, потому что всегда занимали одинаковые места на службе. Римскому центуриону, не вполне полагавшемуся на свои силы, еще в Риме консулы разрешили выбрать себе кого угодно в помощники, с тем чтобы он охранял центуриона от одного ему назначенного врага. Выбранный юноша столкнулся в сражении с латинским центурионом и одержал над ним победу. Сражение происходило недалеко от подошвы горы Везувий, на дороге, ведущей к Везеру[491].

9. Прежде чем начать битву, римские консулы принесли жертву. Гаруспик показал, говорят, Децию, что верхняя часть печени на счастливой стороне имеет порез, но что в общем жертва приятна богам; жертва же Манлия была безукоризненна. «Ну, дело обстоит благополучно, – сказал Деций, – если мой товарищ получил хорошие предзнаменования».

После этого, построив войско вышеозначенным порядком, они вышли на бой. Манлий командовал на правом фланге, Деций – на левом. Сначала обе стороны сражались с равными силами и с одинаковым воодушевлением; но затем римские гастаты на левом фланге, не будучи в состоянии выдержать натиска латинов, отступили к принципам. Среди этой суматохи консул Деций воззвал громким голосом к Марку Валерию: «Валерий, нужна помощь богов, и ты, как понтифик римского народа, произнеси слова, повторяя которые я мог бы обречь себя за легионы!» Понтифик приказал ему надеть претексту, закрыть голову, поднять вверх руки под тогой до самого подбородка и, стоя на положенном под ногами копье, произносить следующие слова: «О Янус, Юпитер, Марс-отец, Квирин и Беллона[492], о вы, Лары, боги чужие и отечественные и все боги, в руках которых находится наша судьба и судьба неприятелей, а также боги-маны, вам я молюсь, вас я чту, прошу милости вашей и добиваюсь, осчастливьте римский народ квиритов и доставьте ему силу и победу, неприятелей же римского народа квиритов поразите страхом, ужасом и смертью! За государство Римское, за войско, легионы и союзников римского народа я, согласно данному мною обету, приношу в жертву богам-манам и Земле себя и легионы неприятельские с их союзниками».

После этой молитвы Деций послал ликторов к товарищу Тита Манлия с поручением немедленно сообщить ему, что он, Деций, обрек себя на смерть за войско; сам же, препоясавшись по-габийски, вскочил в полном вооружении на лошадь и понесся в гущу неприятелей. Он обращал на себя внимание обоих войск и казался им существом, величественнее обыкновенного смертного, как бы ниспосланным с неба для искупления гнева богов, существом, которому предоставлено отвратить гибель от своих и перенести ее на неприятелей. Поэтому-то ужас и трепет, сопровождавшие его появление, привели сначала в смятение стоявшие под знаменами отряды латинов, а потом объяли и все неприятельское войско. Особенно это было заметно по тому, что, где только ни проезжал Деций на своем коне, там везде всеми овладевала паника, словно они поражены были губительной бурей; а где он, засыпанный градом стрел, упал на землю, с того места когорты латинов, уже без сомнения оробевшие, бросились бежать и бегством своим очистили большое пространство. В то же время и римляне, освободившись от суеверного страха, поднялись, как будто бы тогда впервые был подан сигнал, и возобновили битву; не только рорарии стали быстро подвигаться вперед между стоявшими перед знаменами и подкрепили гастов и принципов, но и триарии, стоя на правом колене, ожидали только знака консула, чтобы подняться.