Каждая их этих вещей для меня была маленьким сокровищем.

Миску я вырезала и засмолила сама – мне подсказывала Тия – её мама раньше делала такие. Плед был у меня единственный и теперь я спала в тулупе, чтобы не окоченеть от холода. Мазь от ран отдал мне Янтар – верно решил, что я прошу для себя, а освежающий тело кристалл я выпросила у Фаиры – она поделилась им в обмен на то, что я помою за неё окна в правом крыле. Я драила их всю ночь, радуясь, что сестра вообще пошла навстречу.

Но для Дейвара все эти вещи были мусором, который не стоили его внимания.

С каждым днём я всё отчётливее осознавала – он знает, что здесь ненадолго. И что все, кто живёт в храме – обречены. Он и на меня смотрел, как на будущего мертвеца, который зачем-то продолжает дёргаться, хотя давно уже можно просто лечь и расслабиться в ожидании конца.

С момента, как я вошла в камеру Дейвара прошла почти неделя. А между тем сон о нападении на обитель продолжал сниться мне каждую ночь.

В нём почти ничего не менялось. Почти…

И это “почти” заключалось в малюсеньком нюансе…

Теперь, когда вражеские солдаты притаскивали меня к арху Дейвару – он отрубал мне голову молча, без прежних слов о гнили.

Вообще без каких-либо слов. Кажется, он даже почти не смотрел на меня. Будто и правда решил обойтись “без пыток”.

Это значило – сон о будущем меняется, если я меняю настоящее. Вот только настоящее меняться так просто не желало. Я ощущала сопротивление реальности так, будто пыталась смять застывшую глину холодными пальцами. Не получалось совсем ничего – только пальцы обдирала.

Но всё же я продолжала стараться. Не сдавалась. Не могла сдаться! У меня ещё были идеи! Время есть… Судя по некоторым признакам во сне – ирбисы напали на обитель под конец зимы. Только в то время бывают столь сильные снежные бури…

Значит, в запасе ещё несколько недель.

И одну из них я уже бездарно потратила.

***Фаира

Два десятка младших и старших сестёр собрались в церемониальном зале храма Ньяры. Под сводчатым потолком терпко пахло благовониями. В каменных чашах потрескивал огонь, на алтаре лежало подношения – свежие цветы, ленты, клыки разных зверей и хлебный ломоть.

Сразу за алтарём на пьедестале возвышался каменный трон с широкими подлокотниками, уходящая ввысь спинка была украшена искусной рунической резьбой. На этом троне было позволено сидеть лишь многоликому божеству – прародителю великого зверя и первого человека. Отцу всех существ Тиарри.

Если верить писанию, прародитель и сейчас сидел на троне. Как и на всех остальных подобных тронах в каждом священном храме – ведь Бог он на то и бесконечное создание, чтобы быть способным находиться во множестве мест одновременно. А многоликий к тому же обладает десятком разных “ликов”, и с разной просьбой можно обратиться к разным частям его духа.

Руны именно этого трона взывали к лику “Ньяра” – самой милостивой части многоликого. Считалось, что Ньяра дарует прощение и исцеление каждому, а её дух столь милостив, что она всегда готова услышать молитву чистого сердца…

Но Фаира, стоящая в зале среди других сестёр, в это не верила.

Ведь иначе справедливый многоликий бог остановил бы руку Мореллы и заткнул бы ей рот.

– Во имя света небесного, прими дар Ньяры, – певуче произносила смотрительница, занося руку с коротким хлыстом в виде упругой чёрной палки, чтобы затем резко опустить его на вытянутые руки Элизы, стоящей перед ней на коленях.

Хлыст со свистом рассекал воздух, хлёстко приземляясь на вспухшую от ударов кожу. Кисти настоятельница не задевала – ими ещё работать – но зато предплечья девушки уже были исполосованы алым. Местами выступила кровь.