Кира Иствуд Искупление злодейки

*** Элиза

Храм разрушен.

Воздух пропитан гнетущим запахом смерти. Он пробирается в лёгкие и оставляет во рту привкус металла и пепла.

Пустынные залы завалены окоченевшими телами. Ветер гуляет под сводами высокого потолка. Из разбитых окон уже налетел снег и скрыл под белым полотном посиневшие мёртвые лица.

Мне не нужно смотреть, чтобы знать: среди этих груд – изломанное тело моей соседки. Её улыбка, полная надежд, теперь погасла. Где-то рядом лежит её возлюбленный. Он дрался до конца, но погиб, как и все.

Если оглянуться, можно встретиться взглядом со стеклянными глазами старшей смотрительницы храма. Больше она ни на кого не крикнет, не ударит хворостиной. Но, как бы жестока она ни была, я никогда не желала ей смерти.

Там – среди мёртвых, – солдаты, что защищали обитель от ледяных монстров. А ещё – пациенты, которые так и не успели залечить раны. Я осматриваюсь дальше и вижу много-много мёртвых лиц. Их имена крутятся на языке.

Над головой раздаётся грубый мужской смех.

Скаля звериные зубы, вражеские солдаты тащат меня по холодному полу и обсуждают, как вечером будут праздновать победу, сколько запасов провизии нашлось на складах обители и как много бочек с вином они намерены сегодня опустошить.

На меня они обращают не больше внимания, чем на снег под ногами.

Им плевать, что мои колени разбиты в кровь, что зелёная мантия младшей служительницы порвана, а со ступней давно свалились туфли.

А ещё – они совсем не замечают странностей.

Например, того, что хотя слабой молодой служительнице полагается кричать от страха – я молчу и не сопротивляюсь. Вместо этого сдуваю с глаз золотистые локоны и устало вздыхаю, с некоторой скукой поглядывая кругом. Мое сердце стучит так спокойно, словно меня мало волнует происходящий кошмар.

…так и есть.

Ведь всё это случалось со мной уже сотни раз.

И уж на сто первый я привыкла: больше не кричу, не рвусь и не умоляю пощадить. И даже мёртвые тела теперь не вызывают тошноты. Окружающая разруха для меня не более, чем декорации на сцене уличного театра. Повиснув на руках солдат, я просто жду, когда всё закончится. Тогда я смогу спокойно проспать остаток ночи без дурацких кровавых видений.

Но эти бездновы сны приходят каждую ночь!

Стоит положить голову на подушку и погрузиться в сон как я попадаю сюда – в разрушенную обитель. В руки неотесанной солдатни, что тащит меня по коридору, продуваемому всеми ветрами. Вот и сейчас сквозняк холодом кусает шею.

Так обязательно было бить все окна?

И неужели, когда кругом столько трупов, нужно говорить о еде и вине? Хоть бы сначала расчистили коридоры от мёртвых тел. Хотя, чего ждать от оборотней? Неотёсанные, грубые, помешанные на войне существа, которым незнакомо слово “уместность”!

Пока я возмущаюсь, сон переходит в финальную стадию. Несмотря на еженощное повторение этой части, привыкнуть к ней куда сложнее, чем к гибели всего храма.

Распахнув дверь, солдаты затаскивают меня в главный зал и швыряют на ледяной пол.

Хотя это сон, удар отдаётся тупой болью в коленях. Я упираюсь ладонями в каменные плиты; они обжигают кожу. Делаю глубокий вдох.

Я ещё не осмотрелась, но уже знаю, что увижу.

Разрушенное святилище. Разбитые чаши. Перевёрнутый алтарь. И над всем этим хаосом возвышается трон, на котором, по преданию, дозволено сидеть лишь многоликому богу.

Но, будто издеваясь над всем миром, сейчас на нём восседает захватчик нашей обители.

Ледяной монстр пустоши.

Сколько бы раз я ни оказывалась перед ним, тело всегда леденеет, а сердце ускоряет бег, как если бы всё происходило по-настоящему. Лишь он – то, к чему мне не привыкнуть. Может, дело в подавляющей ауре силы, которая исходит от этого чудовища? Или в том, что именно он из раза в раз обрывает мою жизнь?

Я не смотрю на него, но образ сам всплывает в памяти.

Зверь этого оборотня – снежный барс. И хищные черты зверя проступают в движениях мужчины, в его облике, в его голосе. Он выше меня почти на две головы, а рукой запросто переломит спину взрослой лошади. Его глаза – насыщенно-синие – зловеще светятся в сумраке зала. Взгляд холоднее самой беспощадной зимней ночи, когда люди вне стен обители замерзают насмерть. Чёрные волнистые волосы достают до плеч, в них виднеются редкие белые пряди, будто мужчину благословила сама вьюга. Рваный шрам пересекает скулу, придавая жестокой красоты его лицу.

– Арх Дейвар! Цурам! – по-военному здоровается солдат. В его голосе уважение и даже обожание. Ни следа недавнего издевательского смеха. – Вот, нашли беглянку.