Когда ложусь в первоначальное положение, злая собака, тыкаясь сырым носом Индри в шею и лицо, настойчиво будит хозяйку. Прикидываюсь спящим, а моя нимфа, сонная и тёплая, треплет псину по загривку, да ещё и оправдывается,

- Прости, подруга! Сама не знаю, как так вышло, - поднимается, одёргивает задравшуюся майку и, подкинув веток в костёр, идёт досыпать в пещеру...

Индри

Никак не удаётся вспомнить, что снилось. Ревнивица Молли разбудила на самом интересном месте. Привиделось, будто мы с Санди вдвоём у прозрачного ручья под покровом леса занимаемся…

Пригрезится же такое! А теперь не могу заснуть!

И ещё, вот в чём странность, будто я – не я! И мир совсем иной, а Санди… даже подумать страшно, кем я его увидела!.. Ну и сон! А всё потому, что мы затеяли перед этим странную беседу о прошлых жизнях. Да так всерьёз, словно и правда, верим в них.

Надо заснуть, Молли ещё прижимается своим жарким боком. Душно. Внезапно хочется, чтобы сон оказался явью, воли хочется, чистого холодного ручья, умыться в нём, смыть пот и загар, и всё то, что было в этой жизни, и всё, что есть. Ничего не жаль, только Санди… что, если не приснилось? Вдруг это не сон?!

***

Утро начинается с глумливого выступления попугая! Я почти сразу нарекла его Трепачом, а он проникся и стал откликаться. И ему, кажется, понравилось имя.

- Эй, Трепачелло, давай на полтона ниже, - ворчу, - я сегодня не выспалась!

Вдруг слышу смех, и окончательно просыпаюсь, Алессандро – не сон, он здесь со мной, и уже проснулся,

- Привет, сестричка! Что-то ты сегодня не с той ноги! – радостный такой, а я чувствую себя разбитой и уставшей, будто и не ложилась. И, вообще, не представляю, как теперь вести себя с ним.

- Я ещё не встала, а ты уже знаешь, с какой ноги?

- Ох, ворчунья! – отчего он такой весёлый? Болтун выискался! Что Санди там вытворял в моём сне? А, может, он у нас общий на двоих, вот разбойник и веселится?

Надо вставать, в горле пересохло, а все чаши опустели. И очень хочется искупаться не в вязком морском рассоле, а в пресной, прохладной водичке. Нырнуть туда, где она не успела прогреться, и остудить в покалывающем острыми иголочками холоде, пылающее от ночного видения, тело.

Но мне ведь было волшебно! Странно, буйная фантазия ночью так разыгралась, что унять не могу и уже понимаю: память не отпустит, пока не попробовать наяву.

Поднимаюсь, не подавая вида, снова подкармливаю огонь. Энергичная Молли радуется, что пойдём на озеро. Устоявшийся за год распорядок, хорошо ей знаком. Беру пару плошек под воду,

- Я с вами! – Санди пытается подняться.

- А сможешь? – понимаю, ему тоже хочется освежиться со сна, - но мне уже не так комфортно с ним, как было вчера, ищу повод оставить, – как там твоя рана? Дай-ка, посмотрю, - он послушно опускается, а я аккуратно отгибаю листья.

- Ну, если осторожно, то можно, - повода нет, - но заплывы не устраивай, просто ополоснись. Заживает хорошо и в самом деле.

- Да я и чувствую себя прекрасно!

Раз уж, братец, хотя теперь называть его так, вообще, глупо, идёт с нами, то можно набрать ещё воды.

Как только достигаем озера, с разбегу кидаюсь в воду. Мне совершенно необходимо поставить голову на место, а вода, как всегда для этого – лучшее средство.

Нырнув поглубже, где ничто не мешает думать, не отвлекает, среди уютной тёмной толщи воды, прихожу к выводу, что все подозрения – есть домыслы, навеянные сном, а Санди – это Санди, красивый бабник – баламут, волею судьбы, оказавшийся со мной на одном необитаемом острове. И вести себя с ним надо, как ни в чём не бывало.