Настроение моё на подъёме вопреки скепсису пушистой подруги. Я, в отличие от Молли, с момента появления на острове Санди, живу в предчувствии чего-то хорошего, в предвкушении! Одинокое существование в изоляции, как бытие вне времени и пространства. Здесь легко и в то же время трудно, потому что, кажется, жизнь теряет смысл. Думаю, я и жила в ожидании чего-то подобного. А может, просто соскучилась по нормальному человеческому общению. Но причина радости не важна, главное, мне хорошо, как никогда!

Исполнив всё задуманное, стою наготове, чтобы в случае необходимости, помочь братцу в нелёгком деле, и одновременно любуюсь его идеальным, лоснящимся от пота, телом. Крепкие мышцы перекатываются под смуглой загорелой кожей, вызывая эстетическое восхищение, в ловких движениях чувствуется мужская сила и уверенность. Он мне нравится. Сама себе я признаюсь в этом честно и откровенно впервые. Почему?

Видимо потому что, здесь конкуренток нет, и я предполагаю, к чему может привести наше соседство. И где-то там на самом дне души отвечаю: да. Не сразу, конечно, а на выходку, подобную той, что случилась год назад, Санди мой ответ знает, и он неизменен. Но со временем – да. Хотя, осознание того, что это не правильно, и ни капельки не похоже на то, о чём мечтала дома ночами, немного портит настроение…

За любованием и сомнительными мыслями не сразу замечаю, что движения брата становятся всё более заторможенными, а лицо покрывают не бисеринки пота от напряжённой работы на жаре, а капли испарины, и щёки слишком бледны. Ещё миг, и парень, негромко охнув, оседает, а потом срывается сверху вниз, увлекая за собой ворох пальмовых листьев, коими укрывал навес.

- Санди, что с тобой? – кидаюсь к нему! Вроде всё было нормально! Помогаю перевернуться лицом вверх, он едва открывает глаза и еле шевелит языком,

- Мне что-то нехорошо, Индри, - может, его укусила, какая-нибудь ядовитая древесная змея? Я их ни разу не видела, но вдруг здесь водятся, и ему не повезло наткнуться?

Осматриваю тело брата очень внимательно сантиметр за сантиметром и ничего подозрительного не вижу. За исключением одного!

Рана на спине, которую я с таким старанием склеивала, заметно набухла, кожа вокруг неё отекла и покраснела, и этот широкий покрасневший вздутый ореол подозрительно горяч. Как только касаюсь его, слышу стон, хотя парень явно на грани потери сознания.

Похоже, раз на раз не приходится. С ногой мне смола гофера помогла, а вот Санди стало только хуже!

Устроив его поудобней животом на травы, что припасла для постели, начинаю обратно раскупоривать рану, а у самой руки дрожат. Вдруг я всё испортила? Может, гофер для брата ядовит? А если Санди умрёт? Получается, я всё равно, его убила? Не утопила, так по-другому! Что же я натворила!

Только жизнь заиграла новыми красками, и на тебе! Я не должна остаться одна! Не смогу, не переживу!

Откуда-то берутся слёзы. Они капают прямо на его спину, прямо на рану, которую пытаюсь освободить от смолы. Парень терпеливо молчит, а может он уже без сознания, мне не видно лица. Я пытаюсь заговорить с ним,

- Братец, ты меня слышишь? Алессандро? Санди, ты здесь? – в ответ молчание, и только тяжёлое, прерывистое дыхание, жив. Но ему совсем плохо.

С утроенной энергией и невероятной осторожностью, удаляю смоляную плёнку. Где-то поддевая пальцами, где-то кончиком ножа. В какой-то момент с куском остекленевшего прозрачного клея, выковыриваю сгусток запёкшейся крови. Санди охает, придя в себя от боли, и рану прорывает. Сначала бурно, а потом немного тише она начинает истекать гнилостным содержимым, постепенно смешивающимся с кровью. А я, поняв ошибку, скорее очищаю всю разверзшуюся полость…