Дети довольны и от этого радуюсь и я. Кажется, сегодня впервые удалось с ними хоть какой-то контакт. Это воодушевляет и придаёт сил пробовать дальше.

Они неоспоримо вовлечены в игру и даже когда самой младшей Софии прилетает мяч прямо в голову, она совсем не думает начинать лить слезы, при том, что ещё по дороге сюда разревелась из-за того, что по её ножке пополз муравей.

Да что там, даже я испытываю от этой забавы кайф, будто сейчас нахожусь вовсе не в роли вожатой, а попросту вернулась в беззаботное детство.

Смех, кажется, звучит со всех сторон. Ойкаю, когда мяч летит прямо в мои руки, но так и не касается их, потому что кто-то врезается мне в корпус и оступившись, я теряю равновесие.

Ошарашено обнаруживаю, что остаюсь стоять на ногах благодаря рукам на моей талии, что обжигают так же, как торс, к которому теперь прижимается моя оголенная спина.

Гадать, кто именно спас меня от позорного погружения под воду не приходится – я знаю лишь одного человека с таким рельефным прессом. И, признаться честно, смотря на него, я даже не думала, что по ощущениям он словно сталь – твердый, непробиваемый.

В этот момент все вокруг меня замирает и начинает казаться, что происходит в замедленной съемке. Вадим – причина теперешнего положения, - смотрит напугано-виновато, растягивая тонкие губы в извиняющейся улыбке. Он так сильно хотел перехватить мяч, что совсем не заметил препятствие в виде меня. Вот уж точно будущий волейболист. Не зря родители отдали его на эти секции, если даже здесь он отдается на полную.

— Жива? — его голос напротив моего уха пробирает до мурашек по всему телу, а ладони продолжают прожигать кожу на талии.

Это первое, что он говорит мне после вчерашнего наставления не совать нос в чужое дело. По ощущениям, прошла целая вечность. И совсем непонятно, отчего сердце начинает тут же трепыхаться в груди раненной птицей.

Резко отшатываюсь от него. Пускай, малышня не обращает на нас никакого внимания, продолжая активно перекидывать и отбывать мяч, но момент нашего соприкосновения кажется настолько интимным и недопустимым, что точно не должен быть замечен кем-либо. По внутренним ощущениям, будто совершила самое страшное преступление и теперь старательно скрываю его следы. Одно правда скрыть не удастся – мои щеки горят адским огнем, и я могу только представить, насколько лицо красное от смущения.  

— Все в порядке, — откашливаюсь, чтобы придать голосу уверенности и даже не смотрю на Холодова. Чувство, что слова я адресую в первую очередь самой себе, потому что от того, как идет кругом голова, создаются сомнения в нормальности происходящего

— Майя Валерьевна, Вы поможете завязать мне волосы? У меня совсем не выходит, как у мамы! Постоянно распускаются! — обращается ко мне Света.

 Её волосы это что-то завораживающее. Они достают до её коленных чашечек и имеют насыщенный блондинистый цвет. Ещё вчера я заметила, что её коса была явно заплетена на быструю руку, потому что выглядела неважно, но, конечно же, лезть не решилась. Оно и понятно, как её самостоятельно заплести такую длину, если раньше никогда не приходилось этого делать?

Испытываю мгновенный порыв отказаться и кинуть взгляд, молящий о помощи, на Егора, но тут же беру себя в руки. Пускай я и заплетала в жизни лишь свои волосы, это ведь не повод опустить руки и даже не попробовать?

— Конечно, Света, —  пытаюсь тепло ей улыбнуться и скрыть панику, возникшую в груди. — Пошли на берег.   

16. 15

Она следует за мной, и мы располагаемся на постеленном покрывале. Её волосы такие мягкие на ощупь, что невольно испытываю белую зависть – мои всегда путаются и без должного каждодневного ухода специальными шампунями, бальзамами, масками, сыворотками и маслами. Пальцы подрагивают от волнения сделать что-то не так. Создается впечатление, что я не не люблю детей, а попросту их боюсь, потому что совсем не знаю, как себя вести. Возможно, имеет место быть. Но ведь одно другому не мешает?