Оксана, сбросив свои модельные туфли, сидит на банкетке. Согнув ногу, растирает ступню, продолжая при этом висеть на телефоне, прижав его плечом к уху.

— Да ну нет же! Ракурс тут ни при чём. Она вчера его только выставила. Нет, я про то, где она в купальнике и в очках… Я тоже подумала, что старое, но на прошлогодних снимках у неё нет татуировки на бедре.

Полностью охренев от услышанного, я не нахожу ни одного приличного слова, чтобы выразить, как внутри всё закипает, напоминая неожиданно пробудившийся вулкан. Дико хочется разбить об стену грёбаный телефон, несмотря на то, что он совсем новый, и хорошенько встряхнуть Оксану. Причём тряхануть так, чтобы она тоже почувствовала настоящий страх.

— Вот и я про то же. Думаешь, она сделала маммопластику? Если да, то выглядит ужасно.

Видимо, для Оксаны обсуждение чьих-то сисек важнее испуганного ребёнка дома.

Не выдерживаю и негромким покашливанием обозначиваю своё присутствие. Хотя хочется загреметь не хуже грома. Но я наоборот стараясь говорить тише, чтобы не разбудить и снова не напугать Валерию.

— Где. Ты. Была? — требую ответа.

— Ланочка, я тебе потом перезвоню. Пока, дорогая.

Оксана сворачивает свой просто охрененно суперважный разговор и, распахнув широко глаза, поднимает на меня невинный взгляд.

— Привет, дорогой. Не думала, что ты уже дома, — мурлычет ласковой кошечкой.

Сначала на красивом лице появляется лучезарная улыбка, а чуть позже Оксана вытягивает губы для поцелуя, своим непростительно беспечным поведением заставляя меня заскрежетать зубами.

Я могу всё понять, но всему есть предел! Оставить ребёнка дома одного — это за гранью моего понимания. Должна же быть хоть капля ответственности?!

— Я задал вопрос! — рычу вместо поцелуя.

Видимо, до Оксаны начинает доходить, что целовать её никто не собирается, и она с демонстративно обиженным, но при этом гордым видом отстраняется.

— Ходила на маникюр. — Небрежно пожимает плечами, растопыривает веером свои пальцы перед моим лицом, демонстрируя мне обновку.

Офигеваю ещё раз. Не мигая буравлю взглядом жену, глядя на неё сквозь пальцы в буквальном смысле.

Однако Оксана расценивает моё молчание совсем по-другому.

— В этот раз не стала делать красный. — Разворачивает кисть тыльной стороной ладони к себе и любуется. — Решила сделать нюд. Как тебе?

— Как? — Мне начинает не хватать воздуха.

Маникюр — это минимум два часа. Два часа, мать вашу! И всё это время Лера тряслась, забившись в угол?!

— По-моему, неплохо. Да? — разговаривает сама с собой.

Не уверен. Потому что я на грани, чтобы не прибить жену собственными руками. Но даже в этой премерзкой ситуации есть один очень существенный плюс — её похоронят с новым маникюром.

— Ты пошла на маникюр, оставив Леру одну?

В моей голове по-прежнему не укладывается подобное. Однако каким-то чудом у меня хватает выдержки говорить спокойно.

Вот только если сверкнёт молния, то через некоторое время обязательно ударит гром. Боюсь, что сейчас он шандарахнет прямо в нашей прихожей.

— И что? — бросает жена с вызовом. — Она уже большая.

В окончательном охреневании (именно охреневании, а не изумлении, потому что изумлением здесь даже не пахнет!), я смотрю на жену.

— Оксана, ей всего четыре! Четыре! А ты оставила её одну, — повторяю, чтобы до этой женщины хоть немного дошло, что она наделала.

Но, увы. До неё ничего не доходит.

— Она была дома. Что с ней могло случиться?

— Ты серьёзно так считаешь?

Оксана глядит на меня вызывающе.

— Да! Я именно так и считаю. И знаешь, что? Это была исключительно твоя идея взять над ней опекунство. Моё мнение при этом не учитывалось. Я ей не мать, и нянькой быть больше не собираюсь! Хватит! Я не желаю тратить свою жизнь, свою молодость на какую-то безродную брошенку, место которой в детском доме!