– Так давай отведем его к ней! – желая проучить колдуна, сразу же предложил китайскому Борису.

– Каждый человек должен самостоятельно находить выходы из ситуаций. Даже при самом мощном колдовстве окно возможностей остается открытым. С помощью него можно выкарабкаться. Поэтому давай оставим двух так называемых друзей и переключимся на соседнюю лавочку.

Я глубоко вдохнул ноздрями воздух, притянув невидимую струйку истощаемого зловония. Чувствуя ненависть к засаленному колдуну, я готов был биться об заклад, что он так и останется в живых. У меня не было сомнений, что прикончив своего товарища, он переключится на другого человека…

Выбросив окурок и вернув кресло в исходное положение, я несколько раз нажал на педаль газа, включил режим езды и, тронувшись, произнес:

– Был бы ты сейчас жив, мы бы точно что-то придумали.

Вывернув на асфальт, я взвешивал истинное влияние гипноза в исполнении Стаса. Сравнивал себя прошлой версии с настоящим и, проезжая без компании попутных машин от светофора к светофору, удивлялся собственному преображению. Находясь рядом с ним, я принимал каждое его утверждение за чистую монету и полностью игнорировал утверждения китайского Бориса, противоречившие словам Стаса. Сомнений больше не оставалось: новая проекция стала для моего разума спасительным кругом в океане колдовства. И если отбросить инфантилизм, пустивший корни в моей проекции, педераста Алекса, каким-то непостижимым образом вписавшегося в мою жизнь и теперь уже незначительной детали, в которой я являлся чьим-то энергетическим обедом, нынешняя проекция мне казалась не такой уж унылой. Теперь я знал наверняка, что опустошителей никогда не существовало. Они были очередным плодом воображения Стаса, не желавшего чтобы мы расправлялись с подселенцами, крадниками и прочей нечестью, что, несомненно, играло мне на руку. Китайский Борис был прав – опустошая крадника, ты сам становишься крадником. Но я принял это. Как принял тот факт, что с нечестью можно бороться только лишь ее методами. У всего есть предел. И мой уже достигнут.

Выбравшись из рассуждений, я закурил сигарету и с радостью отметил, что повернул на улицу, от которого до родительского дома было рукой подать. Раскидывая взгляд в разные стороны, я фиксировал поваленные сухие деревья, заброшенные дома и разрушенные школу с больницей, которые в моем детстве были в идеальном состоянии. Проезжая мимо дворца культуры, мне было больно от того, что от ухоженного здания остались руины и обуглившаяся крыша, накрывавшая их. Свернув влево, я очутился в окружении разрушенных домов. Стараясь поднять информацию из недр памяти новой проекции, я не смог найти ни малейшего обрывка воспоминаний об этих местах. Вместо этого было накопано множество загулов по второсортным барам, просиживание за компьютером и десяток тупых занятий с тягой к курению, подчеркивающих мою уникальность в обществе инфантильных мальчиков.

– Первым делом пошлю все окружение к чертям собачьим, – произнес заточенному внутри меня сознанию из новой проекции, выбросив недокуренную сигарету. – Готовься к изменениям, инфантильная сучка.

Остановившись возле спуска к калитке, я вышел из машины и глубоко вдохнул. Здесь, в сравнении с Ростовом, воздух был не намного чище, но дышалось легче. Решив, что дело в отсутствии бесконечного потока машин, отравлявшими ростовскую среду выхлопными газами, я перестал об этом думать и шагнул во двор.

Неспешно продвигаясь по имениям, я пытался запомнить дом в нынешнем обличии, но его сгоревшая версия никак не вытеснялась из головы.