– Андрюша! – раздался позабывшийся голос мамы, высунувшейся из двери.

Она искренне улыбалась мне. Как, за исключением Даши, никто и никогда не улыбался.

– Мам! – воскликнул с дрожью в голосе, после чего ускорил шаг, перешел на бег и, подбежав вплотную, крепко обнял ее.

– Давно тебя не было, – прошептала она, поцеловав в щеку.

– Замотался, – ответил, отлипнув от нее. – Теперь все будет иначе.

– Надеюсь на это, – улыбнулась она в ответ. – Проходи, нечего здесь морозиться!

Я послушно перешагнул порог, разулся и, бросив куртку на кушетку, проследовал в зал.

Знакомые обои в прихожей и в зале  приободряли меня, напоминая о детстве. Беззаботном времени, не вмещавшим в себя никаких утрат. Осмотревшись, я улыбнулся и плюхнулся в мягкое кресло.

– Привет, Андрей, – недовольным тоном произнес отчим.

Он сидел в кресле напротив и, не поворачиваясь, смотрел в телевизор, находившийся по левую от него сторону. Из динамиков квадратного серого устройства твердили об очередном рекорде осадков, обновлявшемся каждые 2-3 дня. Негативные новости чередовались с позитивными, которые, как натянутая на глобус сова, не должны были вызывать у людей никаких эмоций – лишь вопрос «зачем?». Но, как следовало ожидать, львиная доля людей здешней проекции по своему уровню кретинизма ничем не уступали людям в предыдущих своих версиях.

– Общество неизлечимо больно, – прошептал на выдохе, видя заулыбавшееся лицо отчима в качестве реакции на милых маленьких панд, родившихся в богом забытом заповеднике.

Как только новостной блок подошел к концу, лицо отчима, бесконечно сменявшее гримасы от веселого к унылому, остановило калейдоскопический круговорот эмоций на угрюмом рисунке.

– Опять за деньгами? – спросил он, закурив сигарету.

– Саша, хватит! – бросила мама, вошедшая в комнату с подносом в руках.

– Какие деньги? – спросил его.

– Никакие! – сказал он и, отвернувшись в сторону телевизора, тихо добавил: – Пора бы уже стать самостоятельным…

К тому моменту мама поставила поднос на стол и села на подлокотник моего кресла. На нем аккуратно лежали запеченные кусочки хлеба с колбасой и сыром. Видя их, меня насквозь прошибала ностальгия по времени, когда я был тупым подростком, с удовольствием возвращающимся домой ради пары горячих бутербродов. Ощущая тлеющую внутри себя грусть, я заключил, что ничем не отличаюсь от остальных людей. Я так же, как и они, находился в отрыве от настоящего и, не обращая на него никакого внимания, тосковал по недостоверному прошлому, тем самым оставляя пространство для тоски по искажению в будущем. Но, наверное, это такое у человека свойство – упорно игнорировать собственную жизнь, чтобы потом грустить о ее скоротечности.

– Андрюша, в этом месяце у меня не так много денег, – виноватым тоном произнесла мама, протянув мятые купюры.

– Да о каких деньгах речь?! – возмутился, отодвинув ее руку в сторону. – Ничего мне не нужно! Сам разберусь!

– Я тебе говорила не лезь! – повысив голос, она обратилась к отчиму.

Поняв, что ругань на пустом месте ни к чему, я попытался разрядить обстановку:

– Давайте поступим следующим образом… – взяв паузу, чтобы понять, каким именно образом нам нужно поступить, я слегка замешкался. Глядя на отчима, я начал понимать его недовольство, излучаемое с самого порога. Он был не в восторге от моей несамостоятельности. С другой стороны, кто виноват в том, что моя инфантильность достигла подобных масштабов? Моя ли несуразная проекция? Поняв, что перекладывание с больной головы на здоровую ничего не изменит, я решил продолжить компромиссным предложением, должным устроить и отчима, и маму: – Я попробую разобраться сам, а если станет прямо совсем туго, обращусь к вам. Договорились?