- Пожалуйста, просто оставь меня в покое!

Он ничего не отвечает и, судя по повисшей тишине, всё-таки оставил. Через несколько минут за окном слышится шум мотора и скрежет открывающихся ворот.

Плохо так, что хочется расплакаться, как в детстве. Раньше, когда я болела, за мной ухаживала мама, потом Цветкова - ставила горчичники, поила какой-то дрянью, а сейчас я совсем одна, в чужом доме, без лекарств. Если я умру, меня даже не сразу обнаружат...

Вытянув руку из-под одеяла нашариваю на прикроватной тумбочке мобильный и пишу Цветковой смс, что заболела и в случае безвременной кончины завещаю ей свои три миллиона и клатч со стразами. А потом неожиданно снова засыпаю.

***

- Ромашкина-а.

Опять?! Ну опять?

Мокрая и горячая словно грелка выныриваю из-под одеяла и вижу перед собой Малиновского. Плечи и волосы у него влажные, кажется, он попал под дождь. И точно - по вискам бегут мокрые дорожки.

Бегло смахнув с лица капли, он берёт с тумбочки какие-то коробки, что-то шуршит, затем до ушей, словно из-под толщи воды доносится звон ударов ложки о края чашки.

- Короче, я ни черта не соображаю в таблетках, я и болел-то от силы раз пять за всю жизнь, но в аптеке посоветовали вот это. Это от температуры, это от горла, а эти штуки от кашля ...

- У меня нет кашля, - хрипло парирую я и натыкаюсь на строгий взгляд:

- Пей, - он протягивает мне пахнущую химическим лимоном жидкость в высоком стакане и две красно-белые пилюли.

Тяжело приподнимаюсь на локтях и послушно выпиваю всё предложенное. Какая разница, от чего умирать: от температуры или отравления.

Малиновский, нахмурив брови домиком, стоит напротив и выглядит трогательно милым. Озабоченным. Смотрю на него поверх стакана и шмыгаю носом.

- Ты пары прогулял, что ли?

- А, - беспечно машет рукой, - ерунда. К тому же погода дрянь, дома лучше. Я там внизу буду, если что - маяк скинь, поднимусь.

Стягивая по пути косуху бесшумно идёт на выход. Дождь уютно стучит по стеклу, горячее пойло так приятно проходится по раздражённому горлу...

- Малиновский, - окликаю его голосом Джигурды, и Богдан, держась за дверной косяк, оборачивается. - Ну это... спасибо тебе.

- Спи, Ромашкина, - произносит без всякой иронии и тихо закрывает за собой дверь.

14. Часть 14

***

- Говорю же - спит она, не мешай!

- Она мне написала, что при смерти лежит, если я узнаю, что это ты с ней что-то сделал... Я тебя по судам затаскаю, понял? И не посмотрю, что твой дед олигарх!

- Да не ходи ты туда! - громким шёпотом протестует Малиновский, но Цветкова словно ураган сметая всё на своём пути залетает ко мне в комнату. Поверх ветровки жёлтый дождевик, стекла очков в мелких каплях.

Подбежав, падает на край кровати и давай сходу причитать:

- Что с тобой? Я чуть с ума не сошла! Чем ты заболела? Тело ломит? Температура сильно высокая? Дай лоб потрогаю, - Анька касается губами моего лба и как будто даже разочарованно: - Да нет, тридцать семь и пять максимум...

- Богдан мне лекарства купил, я выпила что-то, сейчас получше

уже.

Малиновский, сложив руки на груди стоит в дверном проёме и

выглядит сильно недовольным. Волосы взлохмачены, на щеке красные "сонные" полосы оставленные подушкой. Какой-то он милый сегодня...

Окстись, Ромашкина. Это всё чёртов жар.

Анька с подозрением оборачивается на моего спасителя и фырчит:

- Фигню по-любому какую-нибудь купил. Я тебе отвар с лавровым листом и черемшой принесла, мёртвого поднимет. И горчичники.

Шуршит пакет, на тумбочку сыплятся одна за другой банки со снадобьями. Я смотрю на Малиновского, он на меня, и я с чего-то вдруг ощущаю себя в его присутствии немного неловко.