В пять утра мне от чего-то не спаслось и я хотела было набрать ему, потому что в Аризоне как раз был ещё вечер и Джон точно не спал, но кое-что помешало мне это сделать...

- Малиновский, а ты чего сегодня ночью на софе спал? Богдан перестаёт болтать ногой и неуловимо напрягается:

- Не спал я здесь. С чего ты взяла.

- Не ври. Я утром рано проснулась, ты вот на этом же самом месте скрюченный лежал.

Он привычно дёргает плечом и запихивает в рот остатки бутерброда.

- Не знаю. Случайно уснул, наверное, - бубнит с набитым ртом и я прищуриваюсь:

- Я в двенадцать спать ложилась, тебя здесь не было. То есть, ты уже после притащился. Мы же договорились, что до приезда отца ты капитулируешь и каждый властвует на свой территории. Так что ты потерял в моём лазарете?

- Зашёл ночью кое-что из ящика забрать, а у тебя было такое тяжёлое дыхание... Короче, отстань. Это как бы мой дом и моя комната, - он стряхивает крошки с растянутой домашней футболки и поднимается. - Да и мне твоя подруга весь мозг проела, что если с тобой что-нибудь случится - мне хана. Физической расправой грозилась. А я с сумасшедшими связываться не привык.

- Но со мной же связался.

- На свою голову.

- Подожди, - меня озаряет не слишком приятная догадка: - получается, ты всё это делаешь по просьбе Цветковой? Ну вот эти лекарства все, чай с мёдом, и сам весь такой паинька.

Он ничего не отвечает и просто скрывается за дверью, а я ощущаю себя неприятно уязвлённой.

И как это теперь понимать?

15. Часть 15

***

Утром меня будит невероятно горячий солнечный луч, который неумолимо прожигает дыру в моей щеке.

Середина мая - шикарное время года. Тепло уже как летом, но это всё-таки ещё не лето, и осознание того, что впереди ещё целых три месяца коротких шорт, топиков и любимых босоножек делает тебя невероятно счастливой, наполняя душу восторженной радостью.

Ещё бы выздороветь окончательно и диплом получить...

Скидываю тонкое одеяло, сажусь на край кровати и сладко потягиваюсь. К своей безмерной радости осознаю, что чувствую себя гораздо лучше: голова совсем не болит и першения в горле как и не было. Сразу захотелось вскочить и переделать кучу дел: помыть голову, выщипать брови, накрасить ногти, а ещё возникло желание спуститься вниз и приготовить Малиновскому завтрак.

Сама не знаю, что это вдруг на меня нашло. Просто захотелось как-то его отблагодарить за то, что он провозился со мной трое суток: ходил за лекарствами, приносил подогретый бульон и чай. Даже стало немного жаль, что всё это закончилось. Это прозвучит странно, но болеть мне даже понравилось.

С упоением принимаю душ, надеваю свободные джинсовые шорты, футболку с изображением американского флага и с прекрасным настроением спускаюсь вниз.

Гостиную заливает солнечный свет, на разложенном диване, засунув руки под подушку спит Малиновский. Тонкая простынь накрывает лишь то, что ниже поясницы (зная его любовь в обнажёнке - и на том спасибо!), спина мерно вздымается в такт глубокому дыханию. Кажется, кто-то дрыхнет без задних ног. Хотя не удивительно - семь утра, воскресенье.

Подхожу ближе и с любопытством рассматриваю выбитую у основании шеи простенькую татуировку. Никаких иероглифов или модных сейчас словечек из разряда "моя жизнь, мои правила", всего лишь два треугольника друг в друге, чёрт знает, что это означает. И хотя я не слишком одобряю эту моду на раскрашенные тела, но Малиновскому эта штука идёт. Как и челка эта дурацкая. И вообще он красивый. Может, даже красивее Джона. Хотя сравнивать их полнейшее безумие: Джон мужественный, сильный, ответственный, он горы покоряет, а Малиновский - рафинированный мажор, и этим всё сказано.