— Склянка, слава Богу, на месте, но ополовинена. Кому она понадобилась?

— Не знаю. Когда пришла, уже всё так и было.

Я не впечатлительна, но было что-то в сидящем напротив такого, что притворяться не хотелось. А оправдываться — наоборот. Пусть он поверит, что я невиновна. Странно всё это, инквизиторы такими силами не обладают.

Кто он по сути? Мелкий служащий инквизиции, младший чин.

— Ваша мать тоже лгала? Она была ведьмой

— Силеник разболтал? Кто же ещё! Была, немой дикаркой.

Вот оно что! И всё же странно: дети ведьм могут обладать природной магией, но она несовместима с каноничными заклинаниями. Или могут не обладать Силой, что чаще встречается.

— Для других была немой, а для семьи немного говорила и учила меня. Но нечасто, боялась очень. Люди готовы простить ведьму, только если она убогая. Мол, не повезло девке, тут кто хочешь, ворожить станет, а если ещё и красива, то значит, Дьяволу служит, не иначе.

Лицо Алариса стало мягче, в уголках глаз зажёгся тёплый ламповый свет, и мне тоже захотелось вспомнить лицо матери. Я почти его забыла, помнила только руки, вечно оцарапанные о стебли крапивы. Мать моя ведьмой не была, но отвары от похмелья варила такие сильные, что после них мужчинам и смотреть на пойло тошно было. С полугода точно.

И пела приятно.

— Значит, и она лгала?

Моя мать учила говорить правду, хотела быть лучше, чем миряне, чтобы они забыли, что она хоть и не ведьма, но умеет многое. А они не забыли, и сестра её родная, что потом меня выгнала на улицу, не забыла.

— Лгала, но не так, как ты. Не для того, чтобы свою шкуру спасти.

«Твою хотела уберечь», — подумала я, но сдержалась. Наживать врагов — дело быстрое, а друзей напротив.

— Так что со мной будет? — снова спросила я, отодвинув занавеску и посмотрев в окно.

— Не торопись. Сначала про тетрадь свою расскажи.

Во мне крепло чувство, что нас специально возят окольными путями, чтобы разговор состоялся здесь, не на квартире.

Я и не отпиралась, показав всю свою сознательность и рассказав, всё как было. Постаралась покороче, чтобы не отвлекаться.

— Как считаешь, почему тебя убрать постарались?

Я взглянула на сидящего напротив с удивлением. Вот тебе и следователь! Проверяет? Я с ними раньше контактов избегала, дознаватель, прикреплённый ко мне, смотрел как на жабу болотную, несущую лихорадку. Тронь — и больше не вернёшься!

А этот всё спрашивает, и следа в его лице от былого света не осталось, теперь магический шар, колыхающийся под потолком при каждом наезде на булыжник, придавал коже Алариса восковидную бледность. Будто умер давно человек, а передо мной голем, слепленный из него, сидит.

— Почему меня о том спрашиваете? Разве я знаю?

— Не догадываешься?

— Нет. Не было ничего такого, чтобы срочно убивать меня.

Кончики его чувственных губ дрогнули, будто он хотел улыбнуться, но не счёл это нужным.

— Тогда пока у меня поживёшь, Силеник за тобой присмотрит. Не возражай, я прикажу, он будет оберегать. Если прав я, а уверен, что так, то в твоём доме оставаться ничем не лучше, чем на свободе. Из квартиры не выходи, на улицу и носа не кажи, иначе в следующий раз тебя оградят чем-то почище, букетика фиалок.

Спрашивать дальше я не посмела. Была достаточно напугана даже тем, что услышана и тем, что случилось. В конце концов, раз меня не сдали в департамент, значит, можно выторговать свободу.

— Служанки не будет, никого постороннего я в своём углу не потерплю, — бросил он, выходя из экипажа и подавая мне руку с изяществом светского щёголя.

— Ясно, — пробормотала я, смотря на трёхэтажный дом, все окна которого как по команде были плотно зашторены. Кажется, в прошлый раз я сбегала со второго этажа?