8. Глава 7

Гестия

— Что теперь со мной будет? — спросила я сразу, как мы вышли к экипажу, державшемуся рядом с развилкой дороги. Вороний замок хоть и существовал в некоем отдалении от жилых домов, всё же путь занял не больше десяти минут неспешным шагом.

За это время, что мы с инквизитором шагали по широкой дороге, я бросала взгляд на поле, раскинувшееся по обе стороны. Оно было неплодородным, но буйно цветущим каждое лето.

Говорили, что когда-то люди пытались засевать на нём пшеницу или лён, просто ради забавы, чтобы не пустовало, ибо на пустырях часто образуются «воронки Дьявола» — круги природной Силы, но всё было тщетно.

А луговые цветы росли себе и не знали печали. И не боялись никаких воронок.

— Вы сердитесь, каноник?

Его молчание начало выводить меня из себя. Сначала, услышав слова принцессы Шалии, я онемела и поверить не смела, что меня вот так бросят на съедение безо всякой на то выгоды, ведь мои способности не иссякли, а потом поняла, что лучше самой предать себя в руки правосудия, чем ждать, пока выволокут за волосы на площадь, чтобы предать очистительному огню.

Обычай сожжения ведьм ушёл в прошлое, но очистительный огонь, когда душу выжигают каноничным заклятием, ничем не лучше волдырей на коже. Физические муки имеют конец, а раны после прикосновения инквизиции превращают человека в дикое животное. Ни слов, ни мыслей, ни чувств, только абсолютная покорность воле создателя.

Не Бога, но человека, его подменяющего.

— Я невиновна, — сделала я ещё одну попытку, завидев экипаж и кучера, нахмурившегося при моём приближении так грозно, что мне почудилось, что он не прочь откусить от меня завидный кусок. Не ради голода, а для науки: впредь слушать, что тебе говорят. И исполнять справно.

— Тогда зачем сбежала?

Аларис произнёс это мимоходом и тут же обратился к своему слуге:

— Езжай тихо. Ни к чему привлекать внимание.

Как только экипаж тронулся, он снова заговорил:

— Я слушаю.

Скрестил руки на груди, откинулся на скамье и посмотрел сонно, будто то, что я собираюсь сказать, он выслушает лишь по долгу службы. Мне снова захотелось дерзить, да не в моём положении следовать инстинктам. По крайней мере, не всем сразу.

— Ваш слуга сказал, что мне надо уйти. Что я вам мешаю, что у вас будут из-за меня неприятности.

— И ты сразу послушалась. Давай без этих женских уловок и пустого кокетства, я уже наелся этого у принцессы.

— Жаль, что она этого не слышит, — улыбнулась я, испытывая жгучее желание уколоть собеседника. Терпеть не могу оправдываться, а он каждый раз заставляет меня чувствовать себя виновной.

— Жаль, что она не знает пока, что тебе сойдёт с рук побег.

— Сойдёт?

В моём голосе прозвучала надежда, и я прикусила язык. Пусть не думает этот инквизитор, что он для меня последний козырь. Хотя он это знает, вон смотрит как нагло! Понимает, что никуда не денусь, помогу. Помочь я не против, если и мне отсыпят от щедрот небесных.

— Все ведьмы лживы. Я думал, что это преувеличение для молодых людей, решивших связать свою жизнь со Святым орденом, но снова ошибся. Я много ошибаюсь. Например, я поверил тебе, что тетрадка с испорченным пролитыми чернилами листом не содержит ничего дурного. Но это не так. В лаборатории подтвердили, что речь шла не о способности хорошо говорить, а о силе, меняющей внешность. К счастью, ведьма не может солгать себе самой, написанному можно верить.

Он говорил медленно, а я ощущала себя, как на суде. Щёки горели, я была не в силах поднять глаза на обвинителя, сидевшего напротив всё в той же вальяжной позе, но говорившего с такой жёсткостью, что приводил меня в трепет. Я чувствовала себя голой перед людьми, сжимавшими в узловатых ладонях камни.