Не звала, не шептала в уши своих тайн…

Не любила.

«Оттого и Генрих перестал справляться, — подумал Тристан, разжигая снова погасшую старую трубку. — У Тьмы словно не осталось сил для того, чтобы его поддерживать. И потому он не может помочь королеве сохранять и дальше ее молодость и красоту. Странно это. Возможно, если раскрыть эту загадку сейчас, то Генриху удастся сохранить корону? Хорошо, если б это было так…»

— Ваше Темнейшество? — шипящий голос отвлек Тристана от его размышлений.

Он обернулся.

Перед ним, тяжело опираясь на сучковатую нелепую палку, стояла стройная женщина в изящном и модном темном платье. На голове ее была роскошная, дорогая широкополая шляпа со страусовыми перьями и густой черной вуалью. На руках изящные черные кружевные перчатки.

Если б не эта палка, если б не поза странной визитерки — перекошенное, словно от болезни тело, одно плечо выше другого, полусогнутое колено, угадывающееся под темной тканью ее одежды, — то ее можно было б принять за даму высшего света.

Даже находясь в такой незавидном положении, она старалась держаться с достоинством.

Пусть даже и припадая на одну ногу.

— Что вам угодно? — сухо произнес Тристан, оглядев женщину с головы до ног. — Кто вас пустил?

Та насмешливо фыркнула, чуть шевельнулась, принимая позу поудобнее и сильнее опираясь на палку.

С ее платья, с рук, с шеи брызнули капли света, ослепительные и яркие. Так сверкают только бриллианты. Черные бриллианты, которых в темноте и на черном фоне не видно.

Однако… украшения-то у нее самые что ни на есть дорогие.

— Кто бы посмел меня не пустить, — прошипела она насмешливо.

Голос у нее был странный; словно она хотела спрятать, изменить его шепотом, но забывалась, и начинало говорить громко.

Тристан поморщился.

— Давайте без дерзости, — произнес он, раскуривая трубку. — Все это — тайные посетительницы, темные вуали, — мной уже не раз пройдено. И каждый раз оказывалось, что дерзящая под вуалью дама питала романтические чувства. Мне это порядком надоело, знаете ли. Не люблю подобных способов привлечения внимания.

Женщина хрипло хихикнула.

— Поверьте, мой случай совершенно не такой, — прохрипела она. — К тому же, господин инквизитор, вы совершенно не в моем вкусе. Выглядите ужасно; болезненно и пугающе. Не понимаю, что женщины в вас находят. Утверждение «бесцветный, блеклый тип» подходит вам как нельзя лучше.

Она откинула вуаль, и Тристан не сдержался, присвистнул, разглядывая нечаянную собеседницу.

Ее лицо было словно разодрано когда-то на части и сложено снова, зашито большими стежками.

Голова тоже как будто была отделена от тела, а потом приставлена на место, не очень аккуратно и не совсем точно. Шея была крива, и даже широкой кружевной лентой этого было не скрыть.

Трудно было сказать, была ли эта женщина когда-нибудь красива.

Еще труднее — была ли она знатна.

Ее словно пережевало нечто огромное и страшное, а потом кто-то кропотливо собрал ее по кусочкам. Но все ее существо напоминало раздавленную яичную скорлупу: даже если все собрать, цельной картины, как прежде, не получится.

«Кто бы говорил о вкусах», — почему-то неприязненно подумал Тристан, рассматривая уродливый, бугристый лоб, торчащие из неровно сросшихся губ зубы.

Челюсти тоже были переломаны, словно на голову женщине наступил слон и сплющил череп в лепешку. От этого зубы торчали вперед.

— А вот это было невежливо, — хихикнув, произнесла дама, опуская вуаль и скрывая свое изуродованное лицо от потрясенного Тристана. Видимо, она или умела читать мысли, или хорошо угадывала их. Впрочем, что угадывать; все они были красноречиво выписаны на его лице.