– Прости.

Она ничего не ответила.

Только сморгнула слезы обиды и как можно тише шмыгнула носом.

Около получаса мы ехали молча, пока наконец не выбрались на Псковское шоссе.

Навстречу стали попадаться машины и современные дома. Ясна не выдержала. Прильнула к окну, жадно всматриваясь в непривычный для нее пейзаж.

– Ты когда-нибудь выезжала за пределы Изборской твердыни? – спросил я на всякий случай. Ее интерес был слишком велик, и это могло стать проблемой.

– Один раз, – ответила она и смущенно покраснела. – Когда еще отец был жив. Но я ничего не помню.

– А потом?

– Только к озеру спускалась.

– Сколько тебе лет?

– Только исполнилось восемнадцать.

– Мог бы и сам догадаться, – хмыкнул я. – И сколько из них ты провела взаперти?

– Двенадцать…

– Великие боги!

– А в твоей стае не так?

– Не так. – Я потряс головой и сдул упавшую на лоб челку. – Усадьба Еремея – она как вот эти дома. Находится недалеко от города и дорог. У нас есть электричество, машины, интернет.

– И женщины могут покидать твердыню?

– Мы не живем в крепости, Ясна. Мы живем, как обычные люди. Может быть, чуть более замкнуто и богато. И женщины могут покинуть усадьбу, когда захотят… Наверное…

Я вспомнил тетушку Ольгу и сам засомневался в своих словах. А была ли она на самом деле свободна?

– Но ты родился не в его стае.

Не вопрос – утверждение.

– Мать я почти не помню, а отец ушел на перерождение, когда мне было двенадцать. Дядька Еремей забрал меня к себе. Только меня. Мою стаю не тронули.

– Почему ты не вернулся, когда вырос?

– Вассальная клятва, – ответил я просто.

– И ее никак не обойти?

– Только если вожак отпустит.

– А он может?

– Если захочет. – Я позволил себе горькую усмешку.

– А ты?

– Что я?

– А ты хочешь уйти?

– А должен?

– Ты сильный. Ты вожак. С тобой не поспоришь. Неужели тебе хорошо рядом с ним?

– Вот ты и ответила на свой вопрос, Ясна. Только это не твое дело.

Девчонка обиженно фыркнула, скрестила на груди руки и снова уставилась в окно.

Смешная. Дикая. И совсем не знает жизни.

К Великому Новгороду мы подъехали уже в темноте. Серый безликий пригород, исписанные граффити заборы, железнодорожные пути, обшарпанные пятиэтажки, темные подъезды, унылые дворы – осень беспощадна к подобным пейзажам. Ближе к центру на светофоре образовался затор, и в тусклом свете уличных фонарей можно было разглядеть уставшие лица спешащих домой самых обычных людей. На детской площадке играли дети, в сквере неподалеку пожилой мужчина выгуливал мохнатую косолапую собаку, несколько подростков забрались на лавочку с ногами и о чем-то болтали, громко смеясь и не обращая никакого внимания на возмущенные взгляды прохожих.

– Здесь все иначе, – заметила Ясна. – А твой… город, он такой же?

– Нет, – ответил я и улыбнулся. – Боровск – моя твердыня – гораздо меньше. Но там есть место и людям, и стае. А это…