— Случилось что? — я даже почти не спрашивал, сразу предполагая дерьмо.

— Да такое случилось, Илюха… короче, давай не по телефону. Подтянешься?

— Само собой.

Я постоял, тупо пялясь в стену. Как так-то?

Собак загнал в вольеры, дичь всю из машины вытащил и все еще пришибленный на всю голову пошел стучать к соседке.

— На! — забыв и поздороваться, сунул я ей связку битой птицы.

— Ой, дядя Илья, куда столько-то! — изумилась Маринка.

Я ей всегда после охоты, рыбалки подкидывал чего и как мед качал — тоже. Она бедолага одна троих детей поднимает, муж дебил спился, да угробился зимой на тракторе на лед заехав и провалившись.

— Бери, у меня пропадет все равно. Уезжаю.

— Спасибо, дядя Илья! Мне за собаками присмотреть?

— Если задержусь. Мало ли, — буркнул и повернулся уходить.

— Случилось что, Илья Иванович?

— Случилось, Мариш. Хоронить еду человека, которому жизнью обязан.

Женщина охнула мне вслед и тихо запричитала.

Я глянул разок на себя в зеркало. Опять парадная форма. Опять похороны. Пять последних лет каждый раз единственный повод увидеть себя почти прежним — это чья-то смерть. Погано-то как. А ведь я убедил себя почти, что у меня тоже жизнь наладилась. А оно вон как.

Пока добрался до города, уже настало время ехать непосредственно на кладбище. Громова и остальных мужиков увидел уже у могилы, над которой какой-то высокий чин с грудью в орденах толкал пафосную речь о том, каким был наш Петрович. Самому лет тридцать пять едва ли, по роже холеной видно — если порох он и нюхал, то издалека или на учебных стрельбах, а хрен он там служил с командиром когда-то и знал его хоть немного близко. Классическая такая крыса штабная, зато говорить вон красиво на похоронах уже наблатыкался. Встал просто пока с мужиками плечом к плечу, не время руки жать, и обвел взглядом остальных скорбящих. Напротив у самого гроба две женщины в черном и девочка, лет шесть, дочка командира, похоже. Что-то общее в чертах улавливается. Зачем было ребенка сюда-то тащить? Глазенки вон перепуганные, ресницы белесые слиплись, губешки дрожат. Жмется к боку одной из женщин, видать она и есть вдова, но за руку крепко держит вторую. Тоже родня какая?

Я посмотрел в лицо первой женщине. Бледная, без косметики, темные волосы едва видны из-под черной косынки. Красивая, но какая-то изможденная что ли или перепуганная. Оно и понятно, за Петровичем как за каменной стеной небось была, а теперь все сама. Нарвался на ее пристальный взгляд, и что-то вдруг екнуло внутри. Да не просто екнуло, а как будто встряхнул меня кто, как сосуд с водой пустотелый, и она от этого вся заколыхалась, перемешиваясь и стремительно разогреваясь. Это она из-за шрамов? Или мы знакомы? Точно видел ее, такие глаза вряд ли забудешь. Зеленые-зеленые, а вокруг радужки кольцо цвета ореха. И смотрит ведь так, будто готова через могилу перепрыгнуть и вцепиться, а глаза при этом сухие совершенно, хоть и красные, безумно усталые. Где и когда мы встречались?

Меня аж вдоль хребта изморозью пробрало, и я прямо-таки заставил себя перевести взгляд на лицо второй женщины. Высокая, ярко-рыжая, тонкокостная, но все при ней, вон платьем черным обтянуло-подчеркнуло все добро бабское такое знатное, а еще и заметно округлившийся животик, что однако нисколько красоты ее не умалял. Моя Ритка тоже беременная ходила — глаз не отвести до последнего. Не портило ее, красоты и капли не сжирало, хоть старушки и болтали — мол, когда женщина девочку вынашивает, та ее красоту себе отбирает. У нас так не было. У нас…