– Инга разозлится.

– Мать не узнает. – Цепляюсь за смутное сожаление в её коротком вздохе. – К тому времени, когда вернёмся, она уже будет видеть десятый сон.

В воспалённом мозгу сапсаном проносятся мысли. Что я творю?

Реакцией тела я уже невольно оскорбил и Веронику, и Катю. Девчонку нужно немедленно отправить домой. И будь я чуть более трезвым... Будь Катя чуть менее совестливой... Или не знай мы друг друга с детства... Сделали бы вид, что ничего между нами не коротнуло. Замяли бы. Забыли бы. Но мы не такие. Чтобы продолжить общаться как ни в чём не бывало, нам нужно убедиться, что ничего и не будет. Мы не должны ничего такого чувствовать друг к другу.

– Хорошо, давай совершим что-то плохое. Ночная прогулка вполне подойдёт.

– Сдаёшься так легко? – передразниваю недоверчиво, обнимая острые плечи. Тяну её на улицу.

– У тебя явно какие-то проблемы, – серьёзно поясняет Катя, подстраиваясь под мой шаг. – Я не могу остаться в стороне.

– Вообще-то, я рассчитывал ненадолго сбежать от них, а не перекладывать на тебя.

– Тебе говорили, что если игнорировать болезнь она не пройдёт?

Я едва сдерживаюсь от того, чтобы не засмеяться в голос, задетый правдой. Именно этим я и занимаюсь последнее время.

– Сразу видно – Катёнок поступила на медицинский. – Щедро отпиваю из горла. Машинально протягиваю бутылку сводной сестре, как если бы на её месте была моя Вероника. Удивительно, но Катя забирает вино. Я неуверен, что поступаю правильно, но решаю не занудствовать. Один глоток не катастрофа. Лучше под моим присмотром, чем хрен знает с кем... – Ладно, док. Выкладывай диагноз. Лечи меня.

– Ты, Рома, слишком хороший. Это здорово. Но... – Она собирается с духом, обхватывает губами горлышко бутылки, глотает, жмурится. И я жмурюсь. Жарко в паху становится невыносимо. И злюсь на себя, придурка. Снова. – Девушки таких не любят. – тихо продолжает Катя. – Им интереснее кто-то вроде Макса.

Открываю рот, чтобы опровергнуть её слова и подвисаю. В общем-то, доля правды, пусть и абсурдной в этом есть.

– Думаешь, стоит отхлестать Веронику ремнём и всё наладится? – иронизирую, правда не знаю, над кем конкретно.

У Кати очередной глоток вина идёт носом. Ночь взрывается приступом нашего смеха.

В какой-то момент я замираю, сражённый лёгкостью, которой по-настоящему давно ни с кем не испытывал. Наш разговор не из самых простых, но в нём нет ужимок, нет недосказанности. Ничего инородного, только голая правда.

– Нет, хлестать не надо. Она не виновата, что тебе не подходит, – заливается Катя, неосознанно прижимаясь к моему боку. И жарко становится просто адски. Внутри меня, как и на улице давно уже полный штиль, а жмущаяся ко мне девушка, будто пышущая жаром печь, шпарит до самого нутра.

– Ну нет, Катёнок, – протестую, забирая у неё бутылку. Стараюсь не думать о том, что горлышко хранит тепло её губ и что, посредственная, в общем-то, мадера ещё никогда не казалась мне такой вкусной. – Ника мне подходит, – говорю упрямо. – Я не просто так обещал быть с ней в горе и в радости в болезни и здравии. Полюбишь – поймёшь.

– А с чего ты взял, что любишь её? – Катя дерзко отбирает у меня вино. Глаза на раскрасневшемся лице лихорадочно сверкают в свете фонарей. – Разве ты счастлив? Нельзя тянуть всё на себе, Рома. Это бессмысленно без взаимности.

– Тебе, по-моему, на первый раз хватит.

Строго отбираю у девчонки бутылку, бросаю в урну. С нажимом провожу большим пальцем по её нижней губе, стирая капли. Напряжение в мышцах такое приятное... И плевать, что от него начинает ныть в паху.