Она хватает ртом воздух. Переходит на свистящий шёпот.

– Ну, разумеется! Других-то забот у тебя нет. Цацу обидели.

– Мама! – Это уже Макс не выдерживает. – Если ты падчерицу ни во что не ставишь, то не смей раскрывать рот на мою девушку!

– На твою... Что?! Повтори, что ты сказал, паразит?

Но Макс уже не слушает. Он в один шаг подходит к нам с Ромой и требовательно тянет меня за локоть. Я использую секундную заминку, пока захват пальцев на моих плечах ослабевает, чтобы сорваться прочь из комнаты. В прихожей торопливо обуваю шлёпки, выскакиваю на лестничную клетку, сбегаю на первый этаж.

Куда бегу, к кому – не знаю.

Некуда и не к кому.

Телефон остался в комнате, отец летом дома бывает редко. Случаются командировки длительностью в несколько дней и беспокоить его пока он в рейсе я не стану. В школе у меня подруг особо не было, однокурсниц из родного города нет. Никого у меня нет.

Мне стоит больших усилий сдерживать эмоции. Добежав до освещённого фонарём пятачка на детской площадке, убеждаюсь, что кругом ни души, сажусь на вкопанную в землю шину и лишь затем даю волю чувствам. Не знаю точно, почему именно теперь, ведь каждый раз, когда мачеха была ко мне несправедлива, я терпеливо выслушивала упрёки, работала над собой и старалась не копить обиды. Но сейчас... Прямо сейчас я осознаю, что не могу вернуться. Не могу себя заставить дышать с ней одним воздухом.

Так и рыдаю одна-одинёшенька, среди облупленных качелей, занозистых песочниц и тусклых грибков. Рыдаю от нестерпимой обиды и потому что жалость к себе преодолела все мыслимые пороги.

– Катёнок, вот ты где, – слышу за спиной взволнованный голос Ромы.

Я выпрямляюсь, но тут же обхватываю себя за плечи, не в силах сдержать рваные всхлипы.

Вот же пристал!

– Кать... Ну ты чего расклеилась? – произносит он тихо, опускаясь на корточки. Убирает от лица мои ладони, вытирает слёзы с щёк большими пальцами. – Ты же у меня самая сильная, самая добрая... Не надо плакать, Катёнок. Мы все знаем, что ты права, а она нет. И даже она в глубине души, поверь, тоже это знает. Иди ко мне, маленькая... – Его губы улыбаются в каких-то миллиметрах от моих. – Давай, вернёмся, соберём твои вещи. Поживёшь до конца лета у нас с Вероникой? В тесноте, конечно, но по крайней мере, никто тебя больше не обидит.

Жгучие глаза сводного брата сверкают в темноте, словно гипнотизируя меня. Как в романсе, что так часто напевала моя мать в пьяном угаре.

И так велик соблазн...

– Ром, я не буду жить с вами, – сипло выдавливаю из себя, борясь с рвущимися из груди рыданиями. – Это исключено.

– Обоснуй.

– Не смогу. – Отвожу глаза, смутившись его пристального взгляда. – Я успокоюсь и вернусь. Извинюсь за доставленное беспокойство, потом решу, как быть дальше. Всё хорошо. Честно. Просто я... Я правда не понимаю, почему меня считают испорченной лишь за то, что я дочь своей матери. За то, что молчу, когда хочется кричать и готова безропотно угождать, лишь бы всем было комфортно. Мама ведь не всегда была безответственной алкоголичкой. И скатилась только после развода. Так чем я хуже других?

– Кать, не надо никого слушать, – шёпотом просит Рома, склоняясь ещё ближе. – Запомни, ты самый настоящий ангел, такой и оставайся. Некоторых просто бесит, что на твоём фоне собственные изъяны проступают ещё сильней.

– Это не так.

Увы, совсем не так.

– Катюш, соглашайся, – настаивает Рома, игнорируя мои слова.

– Веронику сперва спросить не хочешь?

– Ты же знаешь, сейчас самый сезон. На мне не самая расторопная бригада строителей, а сдать дом в эксплуатацию нужно до конца лета. Я целыми днями пропадаю на объекте, домой прихожу умотанный в хлам. Вероника мне мозг проела, что скоро на стены полезет со скуки. Она будет рада.