Когда Филипп женился на единственной наследнице графа Доминика де Блуа, то первым делом на её деньги отстроил поместье, по памяти восстановив всё как было при его родителях. Затем нанял человека, который привёз на Ратис лавандовые кусты – и новый графский дом, как было прежде, окружил роскошный фиолетовый ковёр. А в восстановленной комнате матери Филиппа ныне жила племянница Николь, в семилетнем возрасте прибывшая на остров из Парижа. И вот эта самая племянница, которую Филипп запомнил двенадцатилетней пигалицей, прислала ему письмо, полное упрёков и мольбы...

- Доводилось ли мне бывать на Ратисе? - переспросил Пьер Жаккар, голос которого снова вырвал Филиппа из поглотивших его воспоминаний. Медикус качнул головой и ответил: - Нет, мессир де Монфор, это моя первая поездка.

- Надеюсь, вам здесь понравится, - проговорил Филипп, глядя печальными глазами на приближающийся берег.

- О, в некотором смысле я даже рад такой возможности: ведь я несколько месяцев не выезжал из Парижа! – отозвался Жаккар и смутился, почувствовав себя неловко от произнесённой им фразы.

Филипп усмехнулся и, по-прежнему не глядя на своего попутчика, заметил:

- Посмотрим, так ли обрадует вас возможность остаться на Ратисе хотя бы на несколько недель.

Эти слова, не заключавшие в себе ничего обидного, произнесены были, однако, небрежно-снисходительным тоном.

Но Жаккар как будто не заметил этого и неопределённо пожал плечами.

- Кто может предугадать, сколько времени понадобится для того, чтобы снова поставить мадам де Монфор на ноги? Даже мне это неведомо! Только вы, ваше сиятельство, не волнуйтесь, я сделаю всё, что смогу, - тем не менее заверил он Филиппа.

Наконец корабль причалил к берегу, одетому серым, предрассветным сиянием. В некоторых местах десятки отмелей, то тут, то там, поднимались из морской глади; чайки с тревожными криками кружили над водой крылатыми точками; сосновые боры тянулись вдоль берега длинной чёрной цепью; дюны чередовались с песчаными пляжами. Чуть поодаль маяк, построенный на самом видном утёсе, пронзал своим спасительным светом утренний туман.

- Прекрасная местность, - задумчиво проговорил Жаккар. А в следующую минуту он уже торопливо следовал за Филиппом и слугами, которые тащили их дорожные сундуки.

До восхода солнца оставалось ещё полчаса, когда Филипп и его попутчик из-под сырого туманного покрова вступили в тёмный вестибюль замка де Монфор. Навстречу хозяину и его гостю выбежала служанка в измятом утреннем платье и наспех повязанном чепце.

- Ваше сиятельство, что же вы не предупредили о своём прибытии? Мы бы вас встретили! Ох! Прошу сюда, - засуетилась взволнованная женщина.

Она отворила дверь гостиной и, неловко шаркнув перед графом, хотела было броситься звать молодую госпожу, но Филипп удержал её.

- Одетт, мы изрядно устали в пути, - сказал он, дотронувшись до загорелой руки служанки. - Приготовь мне постель в моей комнате, а мессиру Жаккару – в комнате для гостей. И принеси нам по кубку пино нуар.

- Да, господин, - Одетт слегка присела, покорно склонив голову.

- И вот что, Одетт, постарайся не шуметь. Утренний сон целителен и полезен для здоровья: пусть твоя госпожа, мадам Николь, поспит подольше. Тем временем и мы с мессиром Жаккаром отдохнём после нашего долгого утомительного путешествия, - прибавил Филипп и жестом отпустил служанку.

Одетт, едва слышно ступая, поспешила выполнять приказ хозяина.

Вернувшись в гостиную, служанка застала графа и его гостя сидящими в креслах у камина. Впрочем, время было летнее, и камин не растапливался, хотя ночи на Ратисе нередко бывали холодными и в эту пору года. Но в этой благородной гостиной зале, где убранство соответствовало стилю эпохи, великолепный мраморный камин, несомненно, оставался самым уютным местом.