Потом началось ЧУДО.

Молодой сад заплодоносил буквально на третий год. Ветви яблонь и груш склонялись до земли под тяжестью плодов. А какие это были яблоки и груши! Огромные, сладкие, сочащиеся божественным нектаром. Съешь такую – и другой не захочешь!

Косте хватало фруктов и для семьи, и на продажу. Но основной доход приносила пасека.

Костя не просто любил, он обожал свих пчел. Никогда не надевал защитных средств, отправляясь на забор меда. И пчелы, словно понимая, что хозяин их не обидит, не возьмет лишнего, не обречет на голодную смерть зимой, даже не думали укусить.

Костя брал в руки пчелу, гладил ее по темно-коричневой полосатой спинке, и пчела, довольно жужжа от полученной ласки, улетала в луга или в сад, за новой медоносной взяткой.

Рои делились каждый год. Иногда, во все тот же курятник, залетали «пришлые», словно пчелы, собирая пыльцу на лугах, делились между собой: «Лети вон туда! Там ждет хороший новый улей, свободный от клещей и грибков, полный еды для зимовки и продолжения рода».

Тогда Костя приносил в курятник новый улей, построенный уже самостоятельно, и приглашал новоселов: « Входите и живите. Я вам рад».

Мед Кости раскупали на пасеке. Ему не нужно было ездить на ярмарку в город. Все знали, что у цыгана мед – всем медам мед! Целебный и вкусный, густой и ароматный.

Такое положение дел нравилось не всем.

Во многих дворах стояли два-три улья, но это было так – забава. Принесла пчела медку, ну и славно. Осталось чего продать – совсем хорошо. И качал селянин медок без остатку, не думая о тех, кто дал ему сладкое лакомство. Пчелы умирали, не пережив голодную зиму, или, собравшись в рой, улетали от нерадивого хозяина.

***

Костя возвращался домой с пасеки, когда ему на встречу вышли четверо, разгоряченных самогоном, мужиков.

Они били Костю долго и со смаком.

Били, намереваясь убить.

Били, не думая о том, что оставляют троих малолетних детей и больную женщину без кормильца.

После того, как Костя перестал сопротивляться и затих, пьяные твари отправились на пасеку и принялись крушить ульи.

Костя приполз на хутор на рассвете. Двужильная цыганская кровь, ответственность за семью, не позволила ему умереть. Из левой голени, попоров кожу, торчал кусок кости.

Ваня, не спавший всю ночь в ожидании отца, первым услышал шум и повизгивание собаки. Он выбежал во двор и со страхом уставился на избитого до черноты отца.

Костя приложил палец к губам:

- Тихо. Не надо мать и девочек пугать. Помоги до сарая добраться и воды принеси.

Кое-как смывший кровь, Костя переоделся в принесенную Ваней одежду, перемотал куском ткани ногу, наложил шину, утер лоб, смахнув обильный пот. Взгляну на сына.

- Маме не говори ничего. Скажем, что я с яблони упал, ушибся маленько.

- Как не говори? Нужно в город ехать! Милицию вызвать! Врача нужно!

- Не нужно ничего, сынок. Эти твари пасеку громить отправились. Вот полежу пару часов, и туда поеду. Ты телегу снаряди и ульи загрузи, те, что готовы.

- Папа, я с тобой поеду. Помогу, что скажешь.

- Хорошо. Мне одному и не управиться,- Костя снова побледнел и смахнул со лба бисеринки пота.

То, что предстало их глазам на пасеке, вызвало ужас. Разгромленные, растрощенные в щепку ульи, испуганно жужжащие пчелы, кружащие вокруг и не находящие своего дома.

Пасмурное небо, грозящее политься дождем, поторапливало немедленно сделать хоть что-нибудь.

Костя и Ваня поставили привезенные ульи, и самые мощные пчелиные семьи немедленно устремились в новые дома. Но ульев было явно недостаточно. Если пойдет дождь, оставшиеся семьи погибнут.