Избавлению от сигналки Глинн порадовалась. Правда, ровно до того, как проснулась от странного шума в зале.

Лесом всё!

Ни за что не высунет она носа из этой дурацкой каморки! Путь хоть весь музей вынесут, с полочками и половой тряпкой, которую девушка забыла убрать из зала, так и оставив сохнуть у выхода. Стыдиться, что проспала кражу, ей точно поздно. В глазах людей падать ниже, по сути, некуда, а для себя – сохранность собственной шкуры уже давно превыше имиджа. Как там в анекдоте? Имидж ничто? Именно так!

Глинн выбралась из-под одеяла, взяла швабру, и, стараясь не шуметь, заклинила дверь.

– И пусть весь мир подождет, – мурлыкнула она себе под нос, укладываясь обратно, но – расслабиться не успела.

Ругань становилась громче, словно приближаясь к каморке.

Этого ещё не хватало!

***

Я был зол!

Нет, не так.

Во мне клокотала ярость!

Плескалась через уши, искрами сыпалась из глаз – я уверен в этом.

Мало того, что мне приснился кошмар, так я ещё и упал! Я свалился с этого треклятого стеллажа!

А в это время в моей уютной подсобке спит и в ус не дует мерзкая мелкая пигалица!

Я с удовольствием припомнил всё, что высказывал Лих сотоварищи насчёт меня, сейфов и ситуации в целом, с не меньшим удовольствием повторил, чувствуя, как возрастает моё с ним согласие. Нарезал пару кругов по музею, забрался на ненавистную верхнюю полку и понял, что дальше так продолжаться не может!

Она сама будет умолять, чтобы её отсюда выпустили!

Кого любят мерзкие пигалицы? Правильно, милых розовых пуши-ыстиков! А кого они терпеть не могут – до дрожи в коленках? Правильно – злобных монстров!

И «злобный монстр» решительным шагом направился к двери в подсобку, верней, к очень удобной щели под ней.

О том, что на место этой пигалицы могут прислать кого-то другого, я старался не думать. Решаем проблемы по мере их поступления. У нас тут очень туго с кадрами в последнее время, я не говорил?

Я ошибся, мурхе не спала – сидела на постели и испуганно таращилась на дверь. Что ж, так даже лучше. А то ещё не разобрала бы спросонья, что к чему.

Собраться в комок – замечательным прыжком с места и прямо на колени, бесстыдно оголенные – как удачно!

А в следующий миг оказаться на полу, в противоположном от кровати углу!

Она сбросила меня ладонью, даже не завизжав, лишь приглушенно пискнув. Впрочем, рука, потянувшаяся за плошкой со светлячком, заметно подрагивала. Ага, ещё не все потерянно. Я скорчил зверскую рожу.

– Т-твою налево! – проклацала зубами девица, облегченно вздыхая.

Что? Облегченно? Какого фикса?!! Где паника и крики? Где сверкающие прочь пятки, в конце концов?!!

Тем временем эта… эта… му-ур-рхе-э присмотрелась(!) ко мне повнимательней, и задумчиво, и очень тихо, произнесла:

– Вот уж кто, действительно, жертва опытов над хомячками… И откуда оно тут взялось?

Оно?! Жертва опытов?!

Ну, всё! Этого я стерпеть не мог! Я высказал всё наболевшее, пользуясь наработками Лиха и добавив от души своего! Как жаль, что меня не поймут...

И, чтобы донести свою мысль, я шипел, рычал, скалил зубы и недвусмысленно ими клацал, подразумевая, что засыпать в музее будет крайне неразумным, наскакивал к постели и отпрыгивал, требуя убраться подобру-поздорову.

Девица смотрела...

Хотел бы я себе польстить, что с возрастающим испугом, но я честный. Хуже того, даже те крохи страха, которые светились в её глазах при взгляде на дверь, постепенно таяли. И какой фикс объяснит мне, что там – в этих глазах – забыло любопытство?! Она точно девушка?

– Хм, – это существо неясного пола уперлось локтем в колено, уложив подбородок на ладонь. – То есть там, – она кивнула на дверь, – в музее – ругался тоже ты?