Выплюнув пару смачных ругательств, Ледорез всадил в толстую шляпку кинжал, черканув сталью по губчатой красно-белой плоти.

– Хей, полегче! – Марий вскинул руку, словно хотел защитить гриб от расправы. – От отравления спорами давно не умирал?

Яр фыркнул, оставил мухомор в покое и двинул дальше. На этот раз отправился на восток... но в итоге всё равно вернулся к грибам.

– Чтоб вас! – рыкнул он и харкнул в сторону грибницы. Порубить бы мухоморы в труху, да только вряд ли это что-то изменит.

Ледорез спешился. Похлопал Каурую по шее.

Жуткое всё-таки место – Рубеж. Вековые сосны и ели укутаны туманом, как пологом, ветви дубов напоминают скрюченные узловатые пальцы, по шершавым стволам ползёт синеватый мох, пни и сваленные ветром брёвна сплошь покрыты поганками. Ни птиц, ни зверей – никого не слышно. Только деревья скрипят, да...

Яр напрягся. Каурая дёрнула ухом.

– Слышал? – взвился Марий. – Кто-то поёт! Странно...

Яромир угрюмо зыркнул на него. Конечно, странно. После многочасового нарезания кругов вокруг грибной поляны вообще всё странно.

Ничтоже сумняшеся, Ярпошёл на звук. Поначалу голоса казались наваждением, порождением тумана, рассеянным эхо давно забытого прошлого и прошлого, которого не забыть никогда, но, чем дальше Яр отходил от тропинки, тем чётче различал слова.

...Заплету я косы, заплету медовы

Заплету... заплету...

Да водицы студёной колодезной

Зачерпну... зачерпну...

Ты испей, испей до донышка, господарь.

Разгони, развей тоску да болотную хмарь...

Яромир следовал за песней, как за путеводной звездой. Не замечал ни коряг, ни пней, ни высокой – до пояса – острой осоки. Под ногами чавкало. Басовито квакали лупоглазые бурые жабы. Пахло серой и гнилью. Но это не волновало. Волновал лишь голос. Нежный, ласковый, он манил и околдовывал...

Зацелуй, заласкай меня, сокол ясный,

Уложи на шелка.

Слаще мёда, краше лета твои уста.

– Стой! – рявкнул Марий, и Яр мгновенно застыл на месте. – Назад, дубина! Засосёт!

Ледорез выругался. Вот же, погань! Холодная тёмная жижа дошла до щиколоток. Посреди болота одиноко торчала длинная жердь, на которой, точно флаг на древке, моталась грязная изорванная тряпица. Яр прищурился. Не тряпица это вовсе, а рубаха. Мужская рубаха из грубого льна. А вот хозяин её наверное уже...

Совсем рядом надулся огромный, с бычью голову, тёмный пузырь и, звонко булькнув, лопнул. Яромир машинально дёрнулся в сторону, но тут же вскинул голову: послышался тихий всплеск, и кто-то невидимый рассмеялся звонким мелодичным смехом.

– Не бойся, милый. Это болотный дух выходит. Он не причинит вреда.

На позеленевшем от ряски валуне сидела девица невиданной красоты: тонкие черты, угольные косы, раскосые глаза цвета топаза. Красавица! Длинноногая, стройная, полногрудая... Портило её только одно: сквозь прозрачную плоть виднелись серо-бурые внутренности и жёлтые кости.

В том, кто она, сомнений не оставалось.

– Мавка... – прошептал Марий.

Ледорез молча взирал на русалку, обдумывая пути отхода. Мавки – твари хитрые: могут так заморочить, себя не вспомнишь. А потом...

– Говорил я тебе, купи девку! – сердито шикнул призрак. – Когда с девкой натешишься, чары мавок не страшны. А тебе два года никто постель не грел. Сейчас похоть взыграет, и – пиши пропало: сам в трясину полезешь, радостно яйцами звеня!

– Заткнись! – тихо, но гневно огрызнулся Яромир.

– С кем это ты говоришь, милый? – вторая красавица вынырнула из мутной воды, опёрлась о валун руками и, отбросив со лба медный локон, лукаво улыбнулась. – Поговори лучше с нами!