Бернард даже не пытался сдержать стон.

Как хорошо!

Отвар прогонял боль и успокаивал встревоженного зверя.

Зверя?!

Бернард дернулся, пытаясь встать, но его что-то удержало.

- Тихо-тихо, - зашептала служанка. – Вам нельзя двигаться. Ребра… кажется, сломаны.

Да плевать! На самом краешке сознания ворочалось и скулило его второе «я». Еще совсем слабый, медведь едва ощущался, но он был!

И нюх вдруг стал немного острее, а слух тоньше.

- М-м-м, - застонал, силясь поднять руки.

Напрасно!

Он был привязан к постели, как… как сумасшедший! Немыслимо!

- Сын мой… - перед мечущимся взглядом возник Луи. Все в той же сутане и с дурацкими четками, болтавшимися на поясе. – Тебе нужно отдохнуть. Динария права – ребра могут быть сломаны. Наш, э-э-э, господин был недоволен и…

Мужчина осекся.

А Бернард нашел сил на кривую улыбку-оскал. Значит, это Высший лапу свою приложил… Тогда неудивительно! Странно только, что не убил. И почему герцог сумел ударить? Клятва запрещала фон Латтимеру причинять вред супруге и ее собственности в лице раба.

Однако ноющая боль не оставляла сомнений – герцог сумел как-то обойти этот запрет. Или это он – Бернард – дал повод?

- Ч-ч-что…

- Вы бросились на госпожу, - торопливо пояснила Дина. – То есть… это выглядело как нападение. И герцог…

Девушка осеклась. Она ненавидела фон Латтимера. Ублюдок искалечил бедняжке жизнь. И не только ей.

- Он... решил… убить, - выдохнул Бернард.

А Луи, кашлянув, добавил:

- Но госпожа заступилась за вас.

И если бы в комнате появился сам Небесный Медведь, Бернард бы не испытал и сотой доли удивления, которое, как снег, обрушилось на его бедную голову.

Элизабетта фон Латтимер? Заступилась? За него?!

- Невозможно.

- Но это правда! – с жаром возразила Дина. – Спросите сами! Она скоро придет.

И действительно – не прошло и десяти минут, как дверь распахнулась.

А затем обоняния коснулся запах… Совершенно чужой и ему незнакомый.

***

Выглядел Бернард паршиво.

Лицо осунулось, под глазами залегли темные круги, а торс был плотно обмотан бинтами. Белые широкие ленты подчеркивали смуглость кожи и рельеф мускулов, но сейчас Елизавета хотела только одного – чтобы эти полосы исчезли.

Заодно с темно-багровыми синяками, которые выглядывали снизу.

М-да… А ее муженек – тот еще ублюдок. И до зубовного скрежета бесило, что герцог собрался задержаться в замке на целых два дня.

Он сообщил «радостную новость» сегодня за завтраком, внимательно отслеживая каждый кусок, который Елизавета подносила ко рту.

Неудивительно!

За ночь с нее сошло еще несколько килограммов, приближая фигуру Элизабетты фон Латтимер к нормальным размерам. Вот только прыщи не торопились уходить и, смешно сказать, Елизавета этому была очень рада.

Чем дольше она находилась в обществе герцога, тем сильнее нервничала. И не только она. Слуги тоже были взволнованы, каждый раз стремясь убраться подальше от сиятельного взора.

Только матушка Синиш держалась молодцом, но и в ее блекло-синих глазах порой мелькала тень отвращения.

Когда с завтраком было покончено, Елизавета сбежала в покои под предлогом отдохнуть.

Почти не соврала!

Жирная каша и десерт устроили в животе брэйк-данс, грозясь выскочить обратно. Еще немного – и парадная лестница была бы испорчена. Но Елизавета сумела добраться до уборной.

И после самопроизвольной чистки желудка направилась к Бернарду.

Тем более одна из служанок шепнула, что герцог изволил отбыть в конюшню, дабы совершить прогулку по окрестностям.

А лучше бы свалил совсем!

Глядя на осунувшегося Бернарда, рука чесалась взять нож и отчекрыжить муженьку ноги, а лучше – голову. Медведь выглядел настолько помятым, что от жалости глаза защипало.