В тот же миг свечи в избе разом погасли, словно ветром их задуло. Темнота обступила, густая, непроглядная – хоть глаз выколи. Даже свет из окошка, от звезд и месяца идущий, словно отрезало. Только два янтарных огня горели во мраке, прикованы ко мне, не мигая, не отворачиваясь.
Страшно стало до одури. Холодок по спине пробежал, волосы на затылке дыбом встали. Сердце заколотилось так, что в ушах зашумело. Зеркальце выскользнуло из дрожащих пальцев, звякнуло о пол – не разбилось, слава богам, но и помочь уже ничем не могло.
А я-то, сколько силы в болоте потратила, с трясунцем биясь да чары раскидывая! Еще и не поела толком, сосиски-то мои кот-не-кот приговорил... Где уж там защищаться. Силы мои на исходе, руки слабые, голова тяжелая.
Янтарные глаза плавно двинулись вниз с полки, в темноте растворяясь и снова проявляясь – уже ближе. Не понять, идет ли ко мне кот, человек или что-то иное. Звука шагов не слышно, только тихий шелест, будто ветер листья осенние ворошит.
Вдруг воздух наполнился тихим напевом. Низкий, вибрирующий звук. Будто не голос вовсе, а ветер в печной трубе завывает... Но складывался он в мелодию, знакомую до боли, ту самую колыбельную, что я слышала той странной ночью. Сладко так, ласково, про сон-дрему да покой вечерний.
Спи, моя радость, усни, В доме погасли огни, Рыжие листья кружа, Ветер поет не спеша...
Старинная песня, еще бабушка мне ее певала. Откуда же он ее знает? И почему так сладко звучит, так заманчиво...
И стала на меня такая сонливость накатывать, будто не спала я неделю целую. Веки отяжелели, словно свинцом налились. Голову не держу уже, все плывет перед глазами. Мысли путаются, как нитки в корзине с пряжей.
Попыталась я встряхнуться, ущипнуть себя за руку. Знаю же, что это морок, наваждение колдовское! Но пальцы не слушаются, руки как чужие.
– Нет... – попыталась я сопротивляться, встряхнуть головой. – Не смей... колдовать... на меня... Я ведьма... я Смотрительница...
Язык еле ворочался, будто распух во рту. А песня все лилась, обволакивала меня, словно теплое одеяло. И хотелось уже не бороться, а закрыть глаза, отдаться этому сладкому чувству, этому голосу завораживающему.
Старалась я мысли собрать, заклинание хоть какое вспомнить, да куда там… слова путаются, голова кружится. Словно меня пьяным зельем напоили. Пыталась на ногах устоять, да земля и та из-под ног уходила.
Янтарные глаза приближались, росли, заполняли собой все пространство перед моим взором. Стояли они теперь на уровне моих глаз – значит, не кот уже, а кто-то выше ростом. Человек? Или кто иное?
В темноте мелькнуло что-то – не разглядеть толком, но чудилось мне, будто рука ко мне тянется, длинные пальцы раскрываются. Я руки вперед выставила, пытаясь чаровника отогнать, но пальцы лишь воздух загребали.
– Не подходи... – Голос мой и самой не слышно было, шепот слабый, как шелест тростника. – Кто ты... такой? Что тебе... от меня... нужно?
Ответа не было, лишь песня колыбельная все лилась, затапливая сознание, унося волю мою прочь. И странное чувство закралось в душу – не было в песне этой зла или угрозы. Наоборот, что-то родное, знакомое, утешающее…
Коленки вот подгибаться принялись, и все мое тело вперед подалось. Все, нет больше сил сопротивляться... И почему-то не страшно уже, а спокойно так, тихо…
Колени совсем подогнулись, и я стала падать, будто подкошенная. Ладони вперед выставила, но не удержаться уж... Вот сейчас грохнусь о половицы, ушибусь больно...
Но вместо жесткого удара о половицы меня подхватили сильные мужские руки. Горячие, крепкие – обвили они стан мой, не дали грохнуться наземь. И прижалась я к груди широкой, твердой, словно камень, но теплой.