Но бабушка положила ее рядом с собой, укрыла одеялом и крепко обняла.

— Спи, моя голубка. Спи, птенчик мой. Всё у нас с тобой будет хорошо теперь, — прошептала она и гладила по волосам, а Гулька обняла ее крепко-крепко и даже не зарыдала, а завыла, как маленький зверек, потому что по-другому не умела показать, как страшно ей поверить в то, что впереди будет только что-то хорошее. Так страшно и так желанно, что маленькое детское сердечко билось часто-часто, а слезы всё бежали и бежали.

Лишь в тот день Гулька уснула в новой постели, выплакав весь свой страх и ужас от пережитого, потому что душа ее пригрелась и доверилась родному человеку.

Ее и Гулькой стали все называть, потому что бабушка постоянно звала голубкой и птенчиком.

Это уже когда девушка стала взрослой и узнала про судьбу своей матери, то ей рассказали, что она дала ей странное имя Гульнара. Не русское даже. И так девушка себя никогда не называла — всегда была голубкой своей бабушки. Гулькой…

Через пелену слез девушка посмотрела на стол, где стоял тот самый пузатенький чайник — ярко-красный, в белый горох. Это всё, что осталось у нее от бабушки, не считая альбома с фотографиями. И он всё так же улыбался ей, как много-много лет назад, когда бабушка забрала ее в новую жизнь, где поставила на ноги и дала всё, что только могла. На что хватало ее сил.

Бабушка была ее миром. Ее семьей. Ее всем. И теперь, когда ее не стало, жизнь словно остановилась и зависла в невесомости, а девушка стояла и не понимала, куда же ей двигаться дальше. Теперь, как никогда, она понимала, насколько одинокая и никому не нужная: ни своей сводной сестре, ни отцу, который постоянно отводил глаза и не мог смотреть Гуле в лицо, потому что она была слишком похожа на его первую горькую любовь, ни тем более новой жене отца, которая считала, что ей уделяли чересчур много внимания.

Смерть — это всегда невыносимая боль и горечь от утраты.

Настолько сильная, что и самой жить не хотелось.

И как бы ни говорили врачи, что дни бабушки сочтены и нужно быть готовой к самому худшему, а Гуля не умела делать это.

Ей и сейчас снились страшные сны, что бабушка жива и проснулась, а ее закопали.

Девушка подскакивала среди ночи и рыдала в подушку, заставляя себя оставаться дома, а не бежать на деревенское кладбище, чтобы не начать раскапывать могилу собственными руками, прислушиваясь к каждому шороху, чтобы услышать родной голос.

Она знала, что будет тяжело жить.

Но не представляла насколько.

Ее не пугали старенький дом и отсутствие людей рядом.

Страшнее всего было кричащее одиночество, которое никто не слышал.

5. Глава 5

Девушка опять рыдала ночью и уснула очень поздно, измучившись от собственного состояния.

И Гром не спал тоже.

Будь он проклят — опять торчал возле ее дома на самом краю леса! Хорошо еще, что Буран ушел на работу и не видел этого, а иначе вопросов и лишних мыслей было бы не избежать.

Там уже и трава примялась от его сидения!

Он снова ворчал на себя, убеждал в том, что нет ему дела, и сам понимал, что обманывает себя.

И обманывает очень нагло.

Зацепила она его.

Да, сильно зацепила. Особенно сейчас, когда он узнал от Штиля о ней немного больше.

Сегодня он тоже не смог удержаться и принес на порог не только рыбу, но и немного картошки из своих закромов. И яйца. И баночку соленых грибов. А еще баночку варенья из брусники, потому что витамины ей были ой как нужны. У него-то этого добра было столько, что он и не считал уже. А почему-то казалось, что девушке это будет приятно.

Да и потом — есть одну рыбу в разных вариациях на протяжении нескольких дней хоть кому надоест.