— Обыкновенное имя. Анастасия. Мама с детства Стаськой называла. — недружелюбно огрызается она, и салон озаряет экран смартфона. — куда звонить?

— Найди там…— ему трудно говорить, язык деревенеет, мерзкое ощущение, будто в рот насыпали льда, — Балда… Скажи, чтоб… Подгребал сюда… Кстати, где мы хоть, мать твою?!

Стася выглядывает из окна.

— Это недалеко от вокзала.

— Ну и славно… — слабеет голос Данилы, — короче… Пусть живо подъезжает… Лишнего не… Не болтай. Позвонишь, и перевяжи меня. Давай, чё уставилась...

СТАСЯ

Всё случившееся настолько нереально, что мне осталось лишь удивляться, каким чудом я не впала в истерику. Вот ведь правду говорят, под Новый Год жди чудес! Ага, моё «чудо» упало в прямом смысле на голову весьма неожиданно, и я совершенно не представляла, чем закончится приключение.

Балда, по голосу которому можно дать лет тридцать, выслушав мой сбивчивый рассказ, велел ждать его приезда. Как будто я могла рискнуть на повторное ралли по вечернему городу! Руки ходят ходуном, попутчик неподвижен, и мне никак не удается расстегнуть пуговицы на рубашке. На улице почти минус сорок, а мы сидим в салоне скорой без верхней одежды, и уже чувствуется, как пробирает озноб.

Ткань пропитана кровью, уже подсохшей, поэтому возиться с ней, нет времени. Мозг лихорадочно роется в прошлом, вспоминая, чему учили в ВУЗе, но ничего путного выудить не выходит. Догони меня кирпич… Ну, Ника, услужила! Встречать праздник в компании сомнительных личностей у меня нет желания, но не бросать же этого несчастного одного? Надо хотя бы перевязку наложить.

Вооружаюсь скальпелем, в суматохе прихваченном вместе с другими медикаментами, я глубоко вдыхаю, и подношу его к груди раненого. Разрежу рубашку, иначе её не снять. Надеюсь, не от Версаче, а то моей зарплаты не хватит расплатиться. Боже, да о чем я? Она и так испорчена!

Осторожно орудую острым, как бритва, лезвием, аккуратно отлепляю коричневую корку. Взгляд скользит по густым черным волоскам, полоской уходящим вниз, к поясу джинсов, и задерживается на плоском животе. Нет, там нет кубиков пресса, как на картинках мачо, но и это впечатляет. Тело человека, занимающегося спортом как минимум пару раз в неделю. Свет уличного фонаря падает в окно, кожа кажется матовой, гладкой наощупь, и ладошка зудится от тяги прикоснуться к ней. 

— Какого хрена? — внезапно раздается над ухом, и я непроизвольно дергаю рукой.

Опасное острие чиркает в сантиметре от лица мужчины. Он перехватывает мое запястье, и глаза хищно блестят.

— Ты чё задумала, детка? Распотрошить меня?

— Новый год на носу, грех на душу брать незачем. Лежи спокойно, не мешай.

Стараясь не встречаться с ним взглядом, накладываю марлю поверх рваных краев раны, и начинаю перевязывать.

— Ты себя так и не назвал, — мимолетно смотрю ему в лицо.

Гримаса страдания делает черты грубее, но я всё же отмечаю, что он очень привлекателен. Лет тридцати с небольшим примерно, смуглый, глаза, наверное, ясные, голубые, а сейчас подернуты пленкой мучения. Волевой подбородок, на щеках крохотные родинки, брови вразлет и прямой нос. Линия губ капризная, твердая, чувственная. Слишком долго засматриваюсь на них.

— Чумой меня кличут. — хрипло отзывается он, и на мой хмурый взгляд усмехается криво. — чё, не нравится погоняло?

Пожимаю плечами, снова зациклив внимание на перевязке.

— Чумовой по жизни, что ли? — пальцы дрожат, чересчур сильно затягиваю бинт.

— Есть немного. Ай, блять, ты чё творишь?! — неожиданно вскрикивает, отпихнув меня, и разглядывает дело моих рук. — сойдёт. А лепила с тебя никакой, прогуливала, поди, занятия? Или папашка диплом купил?