— Как далеко дом от основного источника воды? — спрашивает он.

Смотрю на колонку, потом на дом, и снова на колонку.

— Метров десять, — произношу неуверенно.

Мужик, видимо, слышит сомнение в голосе, поэтому выдает:

— Значит, приедем сделаем замеры. Когда удобно?

— Да хоть сейчас.

— Согласую, когда будет время, и перезвоню, — отрезает он и отключается, а я пялюсь на телефон как на нечто странное для меня. Не к такому уровню сервиса я привык.

— Ла-а-адно, — тяну я, осматриваясь. — Надо чем-нибудь заняться.

И только разворачиваюсь, чтобы пойти спросить у ба, чем помочь, притормаживаю и врастаю ногами в землю. Калитка открывается, и во двор вплывает эта утренняя нимфа. Сейчас у нее на голове повязан платок, только концы не как у ба, под подбородком, а сзади под волосами. Легкий ветер гоняет по ее щеке несколько солнечных волосинок, от которых она, фыркая, пытается отделаться. Она в другом сарафане, этот розового цвета в мелкий цветочек, чуть выше коленей, и при ходьбе открывает вид на стройные бедра.

Красивая коротышка. Пока она идет, я успеваю рассмотреть ее лицо. Слегка раскосые глаза, полноватые, с капризным изгибом губы, густые брови и вздернутый носик. Живи она в столице, стала бы или шлюхой, или моделью, или выгодно вышла бы замуж. Такие девушки не теряются в толпе, от них фонит сексом. И кое-кто в моих шортах тоже оценил красоту. Засунув руку в карман, поправляю стояк, а потом делаю шаг навстречу.

— Привет, — здороваюсь.

Девочка вскрикивает и едва не роняет сверток, завернутый в полотенце, а потом смотрит на меня испуганными глазами. Кажется, именно в этот момент мой мир переворачивается, но я пока еще этого не осознаю. Гораздо позже я осознаю, в какой момент безнадежно вляпался по самые помидоры.

4. Глава 3

Марья

— Ты опять хлеб печешь? — рычит отец, входя на кухню. — Если б бока свои отлеживала меньше, то успевала бы побыстрее к хлебовозке. Лежишь, задницу свою растишь.

— Я вообще-то проснулась в пять, — бубню себе под нос еле слышно. Я не осмелюсь произнести это громче, потому что знаю, что за каждое слово придется отвечать перед ним. Прошлого раза хватило, он вполне доходчиво «объяснил мне», что перечить ему не стоит.

— Мать покормила? — открывая одну за другой крышки кастрюль, интересуется он.

— Покормила.

— Помыла?

— Да, — резко отвечаю я.

— Ты мне тут не показывай свой характер! — рявкает отец. — Ишь ты, за родной матерью тяжело тебе ухаживать? Она твою задницу вонючую мыла в детстве.

— Мне не тяжело, — снова произношу едва слышно.

— Что? — ревет над ухом со спины, а я вжимаю голову в плечи в ожидании удара, но его, к счастью, не случается.

— Не тяжело, — повторяю громче.

— Смотри мне, столичная штучка, — хмыкает он. — Я ушел.

Столичная штучка.

Так он называет меня с тех пор, как мне пришлось вернуться из столицы, чтобы ухаживать за мамой после инсульта. Она у меня практически полностью парализована. Может только жевать и легонько сжимать мою руку пальцами. Теперь я ее круглосуточная сиделка. Говорят, бойтесь своих желаний, и, видимо, поговорка правдива. Я так мечтала стать медсестрой, что стала ею, только при трагичных обстоятельствах.

Я проучилась всего два месяца перед тем, как мама попала в больницу. Думала, отец откроет глаза и бросит пить, ведь мы оба понимаем, что это он довел ее до такого состояния. Каждый день жить с агрессивным алкоголиком — такое никакие нервы и сосуды не выдержат. А мама с ним вместе уже девятнадцать лет. Лучше б рожала и воспитывала одна. Я практически не помню, каким был мой отец до того, как увлекся алкоголем. Теперь же все вокруг него виноваты во всех его несчастьях, кроме него самого.