Завернув свежий хлеб в полотенце, я заглядываю, как в печке подходят еще две буханки, потом проверяю маму и иду к Лидии Порфирьевне. Поход к ней всегда как глоток воды. Она очень добрая и душевная старушка, с которой я люблю общаться. Моя мама дружила с ней до инсульта, и иногда Лидия Порфирьевна приходит проведать ее. Но делает это крайне редко, опасаясь, что мой отец и ее начнет поколачивать. Она женщина пожилая, семья живет в Киеве, не навещают ее совсем, защитить некому. И хоть она и была учительницей моего отца, даже это не останавливает его от того, чтобы обложить ее матом при случае.

Войдя во двор соседки, я иду к дому, во второй раз рассматривая ярко-оранжевую машину, стоящую у нее во дворе. У Порфирьевны гости, и мне неловко нарушать ее покой, но я обещала испеченный хлеб. Оглаживая взглядом сверкающий бок машины, я иду, не глядя вперед, пока передо мной, словно черт из табакерки, не выскакивает парень. Я вскрикиваю от испуга и едва удерживаю хлеб, который норовит выпасть из рук. Мой взгляд сначала утыкается в рельефную грудную клетку, — голую, надо заметить, — а потом поднимается выше. И по мере того, как я рассматриваю парня, чувствую, как начинают пылать мои щеки.

— Привет, — здоровается он, так же оценивающе блуждая по мне взглядом.

— Гм, привет, — хриплю я.

— Я — Кирилл.

— Марья, — теперь пищу. Да что ж такое с голосом?!

— Знаю.

— Да? — спрашиваю. Нет, чтобы выяснить, откуда знает, я задаю самый дурацкий вопрос из всех. Но этот Кирилл меня смущает. И нагота его. Ну, то есть, он, конечно, в шортах, но торс голый, и это сильно смущает.

— Ага. Я внук Лидии Порфирьевны.

— О! — я сталкиваюсь с ним взглядом, и тут понимаю, что вся эта дружелюбность напускная. Он — хищник, а я, судя по всему, добыча. Потому что настолько плотоядный взгляд можно встретить только у хищника. Он смотрит с деланным равнодушием, но при этом прожигает до самых косточек. Мне кажется, даже они понемногу начинают плавиться под этим взглядом. По телу разбегается холод, от которого я неуютно ежусь. — Эм, ну здрасьте, — выдаю тупо. — Тут это… хлеб, — проговариваю быстро, а потом всовываю сверток ему в руки и, развернувшись, сбегаю.

К счастью, Кирилл меня не окликает, и у меня нет необходимости объясняться с ним. Бросаю калитку открытой, чего никогда не делаю, и мчусь в свой двор. Но, как это всегда бывает, я не могу просто добраться туда и спрятаться в относительной безопасности своего дома. Потому что из своего двора выходит Даша — моя школьная подруга.

— О, куда летишь, солнце? — бодро выкрикивает она, подходя ближе.

— Домой. Заносила Порфирьевне хлеб.

— Опять не успела? — качает она головой, но не осуждая меня, а с сочувствием. Мы обе знаем, кто первый скупает хлеб, чтобы потом продавать его подороже тем, кто не успел купить рано утром. У моей семьи каждая копейка на счету, так что переплачивать я не могу.

— Нет, Демчук сегодня был как ракета.

— Да чтоб у него ракета в заднице взорвалась! Так, а чего такая перепуганная? — спрашивает она, а потом переводит взгляд мне за спину, и я слышу, как лязгает замок калитки Лидии Порфирьевны, и зажмуриваюсь на секунду. — О, какой экземпляр. Это кто это там у Порфирьевны? — тянет Даша, продолжая пялиться в ту сторону.

— Внук ее.

— Хорош. Привет! — выкрикивает она, а я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как за невысокими воротами возвышается Кирилл и внимательно смотрит на… меня. Ой, мамочки.

— Даш, перестань, — шепчу, хватая подругу под локоть и веду в сторону своего двора.

— О, ну нет, — она вырывается из моей хватки. — Или ко мне, или по отдельности. Я видела, как твой батя с дядь Витей на речке прибухивали. Не хочу я новых приключений.