— И что, этот мой дядя, ее брат. Ничего не делал?

— Мне кажется, я не та, кто должен тебе это рассказать.

— А кто должен?

— Сам Харитон. Я знаю эту историю лишь со слов и, как по мне, там много белых пятен.

— Да моя жизнь давно одно белое пятно. Этот Харитон знает про меня?

— Знает! Он даже искал тебя. Но связаться с тобой, пока был жив Ломоносов, было нереально, а потом ты пропал. Словно с лица земли исчез. Расскажешь, куда?

— Сначала… — его словно тянет рассказать, но он тут же усмехается. — Ерунда все это, Ань. Самое важное то, что происходит здесь и сейчас. А прошлое, родственники, чушь.

— И ты… Ты отказался от мести? Больше не злишься на моего отца?

— Он мне тебя подарил, — обнимает он меня крепче, а мне не по себе. Внутренний голос буквально вопит о том, что он, если не врет, то точно недоговаривает. — Теперь у меня есть счастье, которого не хватало. Зачем мне ему мстить.

Он разворачивает меня в объятиях, и мысли тут же выносит вместе с поцелуем. Но там, на закромах сознания появляется червячок сомнения, что все это ложь. Что все это фантазия, очень удачно сыгранная, и хотелось бы понять, зачем. Но потом, все потом. Сейчас только он, я и вода, обволакивающая нас как в летнем море. А может и правда.

— Богдан, а давай уедем. Я позвоню отцу из другого города, скажу, что все изменилось. Он, конечно, будет лютовать, но ради меня смирится.

— Аня, если ты уедешь со мной, то больше никогда не сможешь увидеть свою семью. Твой отец не смирится, мать не смирится, и, стоит им меня увидеть, меня линчуют.

— Ты преувеличиваешь, Богдан. Мой отец не зверь, он просто…

— Он обещал мне это. Обещал убить, если еще раз меня увидит. Если мы уедем, то навсегда.

— Богдан…

— Слушай, да не парься ты так. Завтра вернешься к папочке, а я уеду далеко и буду писать тебе письма.

— Но я так не хочу. Я с тобой быть хочу! — обнимаю его крепко, не понимаю, как теперь хоть день прожить раздельно.

— Не говори этого пока, не говори, пока не переспишь с этой мыслью. Сама ведь знаешь, что утро вечера мудренее. А завтра с утра мы либо едем вместе, либо ты возвращаешься к отцу. Одна.

Это глупо. Глупо думать, что папа по итогу не согласится. Он ведь любит меня. Да и у мамы на него очень сильное влияние. И утром может передумать Богдан, а я точно не передумаю, так что можно немного слукавить и сказать.

— Я выбираю тебя, я выбираю свободу.

Богдан убирает с моего лица мокрые пряди, целует во влажные губы.

— С утра мне это скажешь.

— Нет, — я долго была подвержена влиянию отца, теперь я хочу сама решать свою судьбу. — Я хочу уехать с тобой. Прямо сейчас, если ты готов отказаться от своих подельников.

— Я-то? Готов, конечно! Но тогда мы должны пожениться.

— Пожениться?

— Ну, конечно! А чего ждать! Ты только представь, как звучит. Аня Ломоносова.

Меня мучают сомнения. Он так гордо свою фамилию произносит, а я знаю, что будет с отцом, когда он узнает.

— Не хочешь?

— Хочу! Конечно, хочу! — обнимаю его крепко, словно он может растаять как сон. Готова идти за ним куда угодно, совершенно уверенная, что со временем отец примет мой выбор. А может просто отчаянно этого ждущая.

Мы выбираемся из дома, прихватив самое необходимое, когда убедились, что Дима спит самым крепким сном. Теперь я сижу на переднем сидении старой «Нивы», пока Богдан гонит через лес, пока периодически трогает мою коленку или рычаг переключения передач. В какой-то момент я засыпаю, а когда просыпаюсь, то мы уже стоим в каком-то маленьком городе, а я в машине одна. Судя по всему, Богдан ушел в магазин, на стоянке которого мы находимся.