— Он может и любил тебя, — убираю лезвие и вытираю несколько капель крови о простыни. Невольно смотрю на место возле подушки, там тоже были такие же капли. — Но это не значит, что он был нормальным.

— Нормальным. А кто из нас нормальный, а?

— В стране долгое время действовала группировку, которая брала симпатичных детишек из детских домов и отправляла их в Европу. Там детей развозили по притонам, а затем продавали в пожизненное рабство. И над всем этим стоял твой отец.

— Андронов.

— Он тоже! Но твой отец был над всем этим! У него по всюду были люди, мой отец даже внедрился в эту контору, чтобы помогать деткам.

— Вот тебе по ушам-то наездили. А ничего, что твой папаша был в доле?

— Был, да! Они тогда с мамой чуть не развелись из-за этого, но мой папа помогал детям найти новый дом, что значительно уменьшало доход твоего отца. И когда все вскрылось, Ломоносов стал организатором похищения моего брата с его беременной невестой. Они и меня хотели украсть с Серегой, но не успели. Для тебя это, конечно, фигня, но сколько людей страдали из-за него? Это уже не говоря о том, что он любил бить женщин. Ты думаешь, твоя мать просто так от него сбежала? Он ее выставил, когда она ему стала не нужна, поместил в притон с проститутками, из которого ее спас ее родной брат. Ты вообще знаешь, что у тебя есть дядя. Что он искал тебя, что он землю перерыл... — говорю все это почти на одном дыхании, пока злой как черт Богдан не поднимается, опрокидывая стул и не кричит:

— Хватит! Хватит пиздеть!

— Но я не вру! Это все правда! Правда! Твой отец был садистом, он бил своих любовниц плеткой в кровь, он торговал детьми и угрожал целым семьям. У моего отца просто не было выбора, пойми! Если бы он не убил его, то твой отец пришел бы за нами, за всеми нами.

— Но был бы жив!

— Жизнь одного садиста против сотни невинных людей!

— Жизнь моего отца! Человека, которому я обязан всем!

— Тем, что ты жил в изоляции, почти не выходил из дома и жил мыслью, что ты принц империи? Только империя эта была построена на крови! Понимаешь? На трупах людей!

— А твоя империя на чем построена? Не на том же? Ты в курсе, чем твой отец занимался, чтобы подняться.

— Он шантажировал людей, знаю. Снимал на камеру их пороки, а потом выбивал деньги, знаю.

— И тебя это устраивает, верно. Благодаря этому ты спишь на шелковой постельке, так почему я должен быть недоволен?

— Он изменился, он сделал много хорошего!

— А то, что он насиловал твою мать?

— Моя мать, — я сглатываю, отрывками вспоминая разговоры из детства, которые могли бы быть подтверждением его слов. — Она любит папу. И если в их прошлом были проблемы...

— Так ты это называешь? Проблемы?! — заорал он, подойдя ко мне вплотную, вынуждая запрокинуть голову и смотреть в его бездонную тьму глаз. — То есть мой отец зло, а у твоего были проблемы? Бить женщин, насиловать, держать в плену! Это значит проблемы? Это значит можно простить и жить дальше, словно ничего не было? Может и ты бы могла меня простить? Полюбить? Принять этот образ жизни?!

— Я не знаю! Не знаю! Но если любишь, можно простить все! И моя мама простила, и мой отец никогда не поднял на нее руку, никогда ей не изменял. Для него семья все! Когда потребовалось, отказался от успешного бизнеса ради безопасности семьи! А твой отец от чего отказался ради тебя?! Или тебя держали в неведении от его дел, чтобы на совершеннолетие принести в жертву для избиения девственницу!? И ты принял бы это?! Ты бы стал таким же, как твой отец?!

Мы были так близко. Неприлично близко. Его горячее никотиновое дыхание опаляло кожу лица, губы сжаты, а глаза метали молнии. Я бы еще много хотела сказать, но он вдруг взял меня за горло, сжал его так сильно, что стало трудно дышать. При этом почти коснулся губ.