Стоит Богдану коснуться клитора языком, как я дугой выгибаюсь, как пораженная молнией. Меня прошибает насквозь от ощущений, от удовольствия, что плещется через края бокала, когда он чуть усиливает давление на пульсирующую плоть. Заставляет в глазах окончательно потемнеть, а из груди вырваться хриплому крику:

— Богдан! Богдан!

Я распахиваю глаза лишь когда он снова надо мной, снова до невозможности близко. Улыбается влажными губами, демонстрируя ровный ряд зубов. Кажется, что готов реально меня съесть. Это настолько неприлично и пошло, что мне становится почти стыдно за произошедшее. Но стоит Богдану меня поцеловать, как я забываю о стыде, забываю обо всем. Единственное, чего хочу, чтобы и Богдану было так же хорошо, как мне.

— Войди в меня, — прошу, знаю, что и он сам этого хочет.

— Точно? У тебя вроде там как рана кровавая. Не хочу делать тебе больно, — спускается он с губ на грудь, терзает соски горячим языком, прикусывает, вызывая новый прилив внизу живота. Или меня еще не отпустило просто. Я руками за голову его хватаюсь, чуть скольжу по кровати вниз.

— Войди в меня. Быстро, — пока я не передумала. Для этого я даже тяну его футболку наверх, снова находя взглядом тату на плече и накаченной груди.

— Ух, какие мы грозные, — усмехается он, касается меня губами, в глаза непрерывно смотрит, ждет, что я передумаю. Но я не такая. — Ну разве я могу тебе отказать. Хоть в чем-то отказать, Аня.

Он убирает руку между нашими горячими телами, обхватывает пальцами свой твердый член, и я смотрю на это, смотрю на темную головку, что касается половых губ, раздвигает их, проводит между ними, вызывая новую дрожь.

Страшно ли мне, что снова будет больно? Страшно, но я знаю, что он хочет этого, я знаю, что ему будет приятно, а я хочу сделать ему хорошо.

Так же как было мне несколько мгновений назад.

— Точно?

— Не беси, — поднимаю взгляд, а он снова меня со смешком целует и начинает медленно, но верно толкаться. Я губу кусаю, потому что нет изменений, все так же больно. Кажется снова, что он меня на двое порвать собирается. Но стоит ему войти наполовину, как становится легче. Боль уже не кажется острой, а от того, как меня распирает изнутри, внутри живота разливается приятная истома.

Он внимательно следит за мной, а я за тем, как проникает член. Напряженный, длинный, увитый венами. Он почти скрывается во мне, достигая края лона. Мой плоский мягкий живот теперь касается его твердого живота, образуя треугольник. И я смотрю на его косые мышцы, на идеальный рельеф и понимаю, что мы идеально подходим друг другу. Сила и слабость. Нежность и грубость. И всегда, всегда наслаждение.

Чувствую в себе каждый пульсирующий миллиметр. Богдан тяжело дышит. Поднимаю взгляд и проваливаюсь в темноту его глаз. Зеленой радужки почти не видно, лишь зрачок, который заполняет всю окружность. И у меня от черноты в глазах голова кружится.

Богдан словно сам не свой. Нет больше ухмылки, нет игривого, насмешливого взгляда. Только алчность и голод, которые плещутся на самом дне.

— Богдан, — меня пугает это. Пугает настолько, что я хочу взгляд отвести, но его рука не дает, обхватает щеки.

— На меня смотри.

А я смотрю, в какой-то момент понимаю, что больше не хочу отворачиваться, пока он двигается.

На мгновение лишь Богдан закрывает глаза, пока плоть во мне скользит назад. А потом снова вперед, до самого конца, уже без нежности и опаски.

Внутри все скручивается от этого резкого движения. «Хочу еще», — одна лишь мысль. И он дает это мне. Дает ощутить его в полной мере, двигается размеренно и четко, словно к цели идет. Но все меняется, когда я рот открываю, выдыхая шумно. Издавая почти стон.