Его рука все выше, она уже на бедре, на внутренней стороне, а я простынь пальцами сжимаю, губы пересохшие облизываю.

Богдан наклоняется, проводит пальцами по киске, шумно вдыхая воздух, словно нюхает меня.

— Я, когда узнавал о тебе, не думал, что ты можешь пахнуть так.

— Как? — молчи, просто молчи. Но ведь интересно же.

— Как наркотик, Аня. Знаешь, что нельзя, но понимаешь, что стоит вдохнуть, как тебя унесет. Как думаешь, унесет нас с тобой?

— Может лучше не проверять, — хочу свести ноги, хотя и не чувствую стыда от своей позы, от того, что его головка почти в меня упирается.

— Лучше не проверять, — кивает он и смотрит словно загипнотизированный. На грудь, на живот, пупок пальцем трогает, вызывая волны дрожи. — Но я ведь знаю, как тебе хочется проверить. Разве я могу отказать девушке?

Я сначала даже не поняла, что он имеет в виду, в голове каша. Но потом до меня как дошло, так я на автомате хлестнула его по щеке, а он так же резко за горло меня взял, что я почти задохнулась.

— Давай договоримся?

— О чем? — воздуха почти нет, но я все равно чувствую, как меня колбасит от возбуждения. Между ног так мокро, как бывает только во время месячных. Никогда так не было. Не должно быть. Не с таким, как он.

— Не врать, пока мы тут.

— Завтра меня здесь не будет.

— Не будет, — он даже не против. Ему скорее нужны деньги, а мне свобода. И я должна возмутиться и обидеться, но вижу, что его ломает, как и меня. А все, что за пределами этого подвала — ненастоящим кажется. Но все это будет завтра. Тогда, когда наступит рассвет. — Но сейчас ты здесь, и я предлагаю говорить только правду.

Самый кончик гладит меня по половым губам, словно разрешения спрашивая, а у меня от переизбытка эмоций голова кружится, словно я на самом краю обрыва стою и вниз смотрю. Туда, куда он меня так упорно тянет.

— А ты сам сможешь?

— Сказать, что до смерти хочу тебя трахнуть, сказать, как сильно ненавижу за это тебя? Могу. А сможешь ли ты сказать, что хочешь меня?

— Ненавижу. Точно.

— Но хочешь.

— Хочу…

— Воот…

— Убить, — заканчиваю фразу царапая ногтями кожу его рук.

— О, секс тоже может убивать. А наш секс вполне вероятно убьет меня.

— Ну раз есть хотя бы шанс увидеть твой труп, трепыхающийся от оргазма.

Богдан скалится, смеется и член в руку берет, складочки мои раздвигает. Вторая рука все еще на горле, все еще давит, но большой палец губы мои гладит. В рот толкается, а я зубами его сжимаю. Только он от этого содрогается. Дрожит, чаще дышит, членом пытается в меня толкаться.

— Ты кончишь первая.

— Учитывая, что я девственница, вряд ли.

— А я сказал, что здесь никто врать не будет. И я врать тем более не буду, — проводит он влажным пальцем по губам, а затем сам их касается. Сначала я даже не замечаю, он просто водит по ним своими губами, продолжая смотреть мне в глаза, а затем язык достает.

Богдан как кистью меня обмазывает. Губы, щеки, мочку уха. Я уже по кровати мечусь, так меня колотит от его действий, от его поцелуев, которые с каждым мгновением все смелее, настырнее, грубее. Настолько, что теперь его язык в моем рту, яро орудует. Тело дрожит, сердце готово из груди выскочить. Яд удовольствия проникает по венам во все самые отдаленные участки тела, и несдержанно руками его шею глажу, по ёжику, что светится от экрана в темноте.

Я даже время не знаю. Сейчас, между нами оно словно застыло. Сейчас, между нами есть только мы.

Да, я в клетке, но врать себе не хочу и признаюсь смело, мне это нравится. Нравится его грубые словечки, манеры, даже то, как крепко он руку мою держит, словно потерять боится. И я ногтями спину его царапаю. Чувствую, как его грудь плющит мою, как его пальцы шершавые помогают себе половые губы раскрыть, как вход для орудия мести.