И если даже я всего лишь повод отомстить, то пусть будет так, потому что я еще никогда не испытывала такой противоречивой смеси чувств к парню, да и вряд ли испытаю.

Он целует меня жадно, властно, почти жестоко, словно наказывая за то, кто я, за мою фамилию, даже наврал мне, глупый. Глупый, обиженный мальчик в великолепном теле мужчины.

Головка, горячая, гладкая, сухая пытается проникнуть в меня. Я напрягаюсь, впервые осознавая, что его член немаленьких размером попытается вместиться в меня. Он давит сильнее, а я глаза распахиваю, поцелуй прерываю, хочу притормозить, потому что у него планов быть нежным точно нет. Он, не церемонясь, толкается в меня, несмотря на то, что я в него упираюсь, шепчу:

— Стой, больно.

Он снова целует меня и сильнее давит, почти разрывая меня надвое. Я вся сжимаюсь, пытаясь привыкнуть к этой боли, он она только усиливается, с тем, как Богдан толкается сильнее. До самого конца.

— Больно, скотина ты такая! Мне больно!

— Так может ты расслабишься, или член мне оторвать хочешь, — шипит он и рвано дышит, я вздрагиваю от капли пота на шее. — Расслабься.

— Давай я тебе кочергу в зад вставлю и предложу расслабиться.

— Я еще не готов к таким близким отношениям, — еле выговаривает он, полностью опускаясь на меня, входя своей кувалдой до самого конца. И я кричу, реву, а он мне рот закрывает, слезы слизывает. — Да потерпи ты, должно пройти.

— А не проходит, — ною я, ладонь его кусая, а он выдыхает хрипло и пытается член достать, а мне еще больнее. — Отрастят себе чудовищ, а потом девушек невинных насилуют.

— Ну уже и не невинных, — целует он меня снова и двигаться пытается, а я челюсти сжимаю. Пытаюсь хоть как-то к ощущению привыкнуть, когда тебя рвут изнутри.

И тут в дверь стучат так громко, что мы вздрагиваем.

— Лом! Там Костян приехал. Утро уже, пора Самсонову звонить.

Утро? Темно же было!

Богдан словно вспоминает что-то, пытается встать, а я в него вцепляюсь.

— И ты меня так оставишь?

— Ну я еще вернусь, не переживай. Закончим начатое, — он еле выходит. — Да не дуйся, все равно нормально потрахаться не получится. Сходи в душ. Сейчас заживет все. Эй!

В него летит подушка, затем лампа прикроватная, которая разбивается об дверь Книги, что рядом с кроватью лежат.

— Больная что ли?!

— Да свали ты уже к своим Димам и Костям, а меня в покое оставь!

— Аня!

Я чувствую, как ярость и обида, смешенные с болью, внутренности скручивают. Отворачиваюсь от этого бесчувственного гондона, желая только того, чтобы он остался и погладил меня, обнял, сказал, что я еще получу удовольствие и это только первый раз, а он… Придурок. Дверью хлопает, еще и кидая мне напоследок:

— Истеричка.

Лучше бы он меня изнасиловал. Лучше бы я сопротивлялась, так я хотя бы не ощущала себя виноватой во всем. В том, как мне больно, в том, что я отдала ему так просто столь дорогое и ценное.

Блин, какая же я дура, — утыкаюсь в подушку и вою белугой.

12. Глава 12.

*** Богдан ***

Деньги важнее всего. Месть важнее всего. Цель важнее всего. Именно эту молитву я шепчу себе как безумный, пока хватаю джинсы, футболку, кроссовки и бегу вон. От ее запаха. От тела, что казалось созданием дьявола. От глаз, что так просили не делать больно. От ощущений внутри нее, когда единственное желание — чтобы это никогда не заканчивалось. Блять, блять, блять. Ведь знал, что не надо ее трогать, знал, что не стоит вестись на соблазнительную грудь, которую сотни раз представлял в своих фантазиях, на плоский животик с аккуратненьким пупочком. От розовой развилки, покрытой мягкой порослью. Сука. И почему Самсонова? Еще никогда соблазн остаться с телкой, а не бежать по делам, не был столь сильным. Но я пересилил себя, оставил это яблоко раздора одну, чтобы не думала, что она своим телом способна заставить меня свернуть с пути истинного.