Она поглаживала Габрисию по плечу.

- Но не со мной… Габи, ты радоваться должна…

- Чему?

Габрисия успокоилась, что тоже было несколько странно.

- Тому, что не успела выйти за него замуж. До свадьбы, после… он бы предал тебя… посмотри, какой ты стала…

Богуслава развернула давнюю приятельницу к зеркалу.

- Ты красавица… ты достойна много большего, чем то ничтожество… - она обошла Габрисию сзади и, наклонившись, прижавшись щека к щеке, смотрела уже на ее отражение. – Ты с легкостью найдешь себе нового жениха… и уж он-то сумеет оценить сокровище, которое ему досталось…

Габрисия смотрела на собственное отражение.

А то плыло, черты лица менялись…

…она и вправду была потрясающе некрасива, длинноноса и узкогуба, с близко посаженными глазами, с тяжелым подбородком, со сросшимися бровями, какими-то непомерно темными, точно кто-то прочертил по лицу ее линию.

Габрисия всхлипнула и зажмурилась.

- Это все в прошлом, дорогая… все в прошлом, - пропела на ухо Богуслава, отпуская жертву. – Мы так давно не виделись… и я готова признать, что ты несказанно похорошела! Не иначе, чудо случилось!

- А то, - громко сказала панночка Тиана. – Вот у нас, в Подкозельске, был случай один. Не, я сама-то не видела, но мне дядечкина жена рассказывала. А она хоть та еще змеюка, но врать не станет. У ее приятельницы дочка росла. Такая некрасивая, что прям страх брал! От нее кони и то шарахались, и чем дальше, тем хуже… кони-то что, скотина бессловесная, шоры надел и езжай себе, куда душе угодно. Женихи – дело иное… женихи-то с шорами ходить несогласныя были.

Лизанька громко фыркнула и письмо вытащила. Мелькнула игла в пальцах Ядзиты… и Эржбета открыла книжицу…

- …так когда ей шестнадцать исполнилося, то родители повезли ее в Познаньск, в храм Иржены-заступницы за благословением. Много отдали! Но помогло! Кони шарахаться перестали…

- Надо же… какой прогресс.

Богуслава отступила, а Габрисия, как стояла, так и осталась, устремив невидящий взгляд в зеркало…

- А с женихами что? – поинтересовалась Эржбета, прикусывая самопишущее перышко.

- У кого?

- У дочери знакомой вашей тетки.

- А… ничего… приданое хорошее положили, и нашелся охотник.

- Приданое… приданое – это так неромантично…

- Зато реалистично, - подала голос Мазена, которая сидела с книгой, но уже не читала, гладила обложку. – Без денег никакая красота не поможет…

- Не скажи, - Эржбета вертела в пальцах изрядно погрызенное писало. – Истинная любовь…

- Выдумка.

- Почему?

- Потому, - Мазена книгу все-таки закрыла и поднялась. – Надолго ли хватит этой, истинной любви, если жить придется в хижине, а носить рванину? Работать от рассвета до заката, питаться пустой пшенкою.

- Ненавижу пшенку, - решительно вступила в беседу Лизанька. – Мне ее бабушка всегда варила. И масла клала щедро… а я масло не люблю…

- Что ж, - Мазена снисходительно улыбнулась. – Если вы по истинной любви выйдете замуж за проходимца, который просадит ваше приданое в карты, то пшенку вы будете есть пустую. Без масла.

Лизонька обиженно поджала губы.

- Я говорю об истинной любви, которая настоящая, - сочла нужным уточнить Эржбета. – Взаимная.

Но Мазену не так-то легко было заставить отступиться.

- Можно и так. Тогда пшенку будете есть оба. Взаимная любовь, сколь бы сильна она не была, не гарантирует ни счастья, ни… отсутствия у избранника недостатков. Поэтому, любовь любовью, а приданое – приданым. И желательно, чтобы в контракте оговаривалась девичья доля.

- В каком контракте?

- Брачном.

- Нет, - решительно отмахнулась от ценного замечания Эржбета. – Контракт… это совсем неромантично.