Он не носил блокнота, не записывал стенографии, а просто молча слушал. Иногда останавливался перед камерой и говорил:

– Они начинают уходить все глубже. Это плохо.

Никто не отвечал. Камеры не отвечали. Но он знал: его услышали.

Все в клинике знали Олега, но никто не понимал его. Для врачей он был просто охранником, а для пациентов – чем-то большим, некоторые видели в нём символ, другие – ключ, третьи – сам разум, потерянный между двумя гранями реальности.

– Почему у тебя две головы? – однажды спросила Ника.

Левая голова ответила:

– Чтобы видеть, что уже случилось.

Правая добавила:

– Чтобы знать, чего избежать.

– А ты кто? – спросила она.

Обе головы замолчали. Потом произнесли вместе:

– Мы – последний защитный механизм.

Олег родился с редким заболеванием – черепно-лицевой дизрафизм, который привёл к частичному срастанию близнецов в утробе матери. Второй плод развился не полностью: голова, часть шеи, но без тела. Она осталась внутри него, под кожей, за позвоночником. Иногда она просыпалась и говорила.

Он был ребёнком, когда впервые услышал вторую голову.

«Не верь им», – прошептала она ему однажды ночью.

«Кто ты?» – спросил он.

«Я – ты. Только правдивый».

С годами он понял: вторая голова – не болезнь, а память, при этом не его собственная, а чужая. Она говорила на языках, которых он не знал. Иногда предсказывала события, однажды она назвала имя женщины, которую он ещё не встретил, потом он встретил её. Она умерла через неделю.

Пациенты в клинике чувствовали его иначе. Когда он входил в палату, они замолкали, кто-то начинал плакать, кто-то смеялся. Многие говорили, что видят его в своих снах.

– Вы слышите её? – спросил однажды Ростислав, глядя на Олега. – Голову, которая говорит правду?

Тот не ответил. Только кивнул.

Работа в психиатрической клинике стала для него призванием. Он охранял не стены и не двери, он охранял границу между тем, что можно вылечить, и тем, что нужно принять.

Он знал, что большинство пациентов – не больные. Они просто видели то, чего другие не хотели видеть. Они жили в мире, где мифы были реальностью, время текло вспять, сны становились явью, а реальность – лишь обёрткой.

– Они не сумасшедшие, – сказал он врачу однажды. – Просто они не умеют притворяться.

Врач посмотрел на него с подозрением.

– Ты же понимаешь, что ты здесь работаешь, а не лежишь?

– Я здесь потому, что могу быть рядом с ними. Я понимаю их. Я тоже не нормальный.

Ночью, в комнате отдыха, он сидел один, снимал очки, смотрел в окно. Его вторая голова шептала:

«Ты скоро забудешь себя. Как все они. Ты уже начал терять границу».

– Я знаю, – ответил он.

«Хочешь остаться собой?»

– Нет. Я хочу остаться с ними.

***

Врач вышел из кабинета, закрыв за собой дверь. Его шаги затихли в конце коридора, будто он уходил не просто из комнаты, но из какой-то важной части себя. Он был низкорослым, плотно сбитым, с тёмными кругами под глазами – как будто сам проводил бессонные ночи, глядя на тех, кто потерял связь с реальностью.

Он прошёл мимо камеры наблюдения, мимо стены с трещинами, которые никто не чинил, мимо окна, за которым всё ещё лил дождь – бесконечный, непрекращающийся, словно небо проткнули иголкой.

Он подошёл к Олегу. Тот стоял у дальней стены, как будто ждал именно этого момента, или уже его пережил.

– Он хотел рассказать всем, что видит, – произнёс врач, глядя в камеру. – Но закончит свои дни в психушке.

Его голос прозвучал уверенно, но в нём проскальзывала странная нотка – не жалость, не страх, а что-то среднее между ними. Словно он знал, что говорит не совсем правду.