Сельская больница находилась в самом центре деревни Гуси, прямо напротив площади, где традиционно стоял памятник Ленину и располагался местный магазин. Оттого народа в ней всегда было прилично: даже те, кто не нуждался в медицинской помощи, порой заглядывали туда просто «за компанию», чтобы почесать языки со своими знакомыми, обсудить последние новости и, конечно же, посплетничать о приезжих.

Но, только приехавшая в деревню Настя, увидев такое количество людей в сельской больнице, не почувствовала ни капли разочарования или страха. Наоборот, её глаза загорелись.

«Вот здорово! – подумала она, оглядывая толпу, сидящую на деревянных лавках в коридоре. – Настоящая практика. Свои пациенты. Да ещё и так много!».

Настя была большой оптимисткой, и даже там, где другие могли увидеть трудности, она находила только перспективы и новые возможности. Для неё это было идеальное место для начала карьеры.

– Можно к вам? – спросила Настя, чуть приоткрывая дверь, предварительно в неё постучавшись. На этой двери, как, впрочем, и на других дверях в коридоре, не было никаких табличек, никаких опознавательных знаков. Просто обычная деревянная дверь, с облупившейся краской и потемневшими ручками.

Настя выбрала именно эту дверь потому, что рядом с ней сидела целая вереница людей – пожилые женщины в платочках, мужчины с обветренными лицами, несколько молодых мам с малышами. Все они что-то бурно обсуждали, перебивая друг друга, и время от времени поглядывали на эту самую дверь, словно ожидая чуда.

Настя спросила разрешения войти ещё раз. Ответа не последовало. Она подождала несколько секунд, затем, решив, что, наверное, идёт приём и врач просто не услышал её стука, осторожно просунула голову, чтобы заглянуть внутрь кабинета.

Но, как ни странно, никакого приёма там не было. За дверью, вальяжно восседая на потёртом дерматиновом кресле, преспокойно завтракала чебуреком очень грузная женщина средних лет. Её полное, круглое лицо было испачкано маслом, а в руках она держала огромный, парящий чебурек, из которого капал жир. Она была так увлечена своей едой – откусывала большие куски, чавкала, смачно причмокивала, что далеко не сразу обнаружила, что к ней кто-то вошёл.

– Прошу прощения, я – Мещерякова Анастасия, направлена в вашу больницу на должность участкового терапевта, – наконец, произнесла Настя, стараясь говорить громко и чётко, чтобы её голос пробился сквозь чавканье и шипение жира.

Женщина неторопливо доедала свой чебурек. Она слышала всё, что сказала Настя, но не спешила с ответом, словно наслаждаясь каждым кусочком. Её глаза, маленькие и глубоко посаженные, даже не поднялись на вошедшую. Только когда последний кусочек исчез во рту, она издала глубокий, сытый вздох.

Девушка в это время изучала взглядом свою неразговорчивую собеседницу. Это была невероятно крупная женщина, её тело было заплывшим, словно она состояла из нескольких подушек, завернутых в халат. Лицо, круглое и румяное, было добродушным, несмотря на сосредоточенное сейчас выражение. Глаза были маленькими, но выразительными, в них читалась какая-то скрытая весёлость. Засаленные волосы, некогда, возможно, светлые, были собраны в какое-то безобразие на голове – не то пучок, не то гнездо, из которого торчали отдельные пряди. Когда-то белоснежный халат был весь в жирных пятнах, разводах и крошках, словно его не стирали несколько лет. На ногах – протёртые до дыр домашние тапочки, которые явно прошли через огонь и воду.

Барышня, наконец, дожевала своё мучное изделие, громко отрыгнула и улыбнулась – Настя так и не поняла, улыбнулась ли она ей, или это было проявление радости после сытного завтрака.