— Господи, спаси и сохрани, — прошептал он, перекрестился и, опасливо оглядываясь, попятился ко входу в землянку. — Угораздило же попасть к язычникам. Надеюсь, грехом не будет считаться. Ведь не по доброй воле я сюда попал.

***

Гриша спустился вниз по лестнице, открыл дверь и очутился в обычной деревенской избе, каких много в Вольгино. Только маленькие окна под самым потолком со слюдой вместо стекла и земляной пол подсказывали, что он в землянке.

— Зовут-то тебя как? — спросил Гриша старика, что-то ищущего за большой печью с лежанкой.

— По прозвищу зовите: Окунем, — отозвался он и вылез с закрученным грязным матрасом. — Вот на нем и поспите. Если встряхнуть, то будет, как новый.

Гриша отказался, скривив от отвращения губы:

— Я на скамье посплю.

— А я вообще спать не буду, — важно заявился Боян. — Ты лучше скажи, откуда прозвище такое заимел: Окунь. Рыбак, что ли?

— Рыбак, — кивнул он и снова затолкал матрас за печь. — Только Окунем меня назвали, когда я во-от такого окуня поймал.

Он развел руки и показал рыбу размером с сажень.

— Как же она тебя не съела? — засмеялся Гриша, но тут от мощного порыва ветра заскрипела крыша и дождь забарабанил по окну.

— Быстрее дошел, — шепотом сказал Окунь и закрыл дверь поплотнее. — Не послушались бы меня, пригнул бы вас к земле Грозовой Владыка.

Юноше стало не по себе от упоминания о языческом божке, поэтому он мысленно попросил прощения, перекрестился и поцеловал нагрудное серебряное распятье. Между тем гроза все усиливалась. Гул ветра и дождя, далекие раскаты грома и яркие вспышки молний, пробуждали потаенные страхи. Мужчины молча сели за стол и напряженно прислушивались к ненастью, свирепствующему снаружи.

— Эх, потекла-таки, — крякнул Окунь.

Из-под двери показались маленькие струйки дождевой воды. Земляной пол быстро впитывал воду, но она все прибывала и прибывала.

— А если затопит? — забеспокоился Гриша.

— Не-е, не затопит, — махнул рукой Окунь. — Весной приходится к дочери перебираться, здесь воды по колено бывает, а от дождя ничего не будет. Пока светло – отужинаем. Я лучину жгу только зимой, когда день короток.

Только сейчас Гриша почувствовал, как сильно проголодался и желудок жалобно заныл. Окунь достал из печи чугунок с картошкой в мундире и поставил на стол. Затем вытащил из бочки, стоящей в углу землянки, моченные яблоки.

— У меня рыба вяленная есть. Будете? — он показал на нанизанную на веревку рыбу под потолком.

Мужчины отказались. Боян развязал свою котомку и вытащил кусок сала, аккуратно обмотанный белой тканью.

— Мать Василины в дорогу дала, — объяснил он. — Хорошая она женщина. Повезло мне с тещей.

Когда мужчины поели, Окунь взобрался на лежанку, а Гриша и Боян разлеглись по лавкам. Гроза еще сильнее разбушевалась и гром разрывал небо прямо над их головами.

— Что ты будешь делать, когда придешь к Берендею? — спросил Гриша.

— Попрошу, чтобы отпустил Василину

— А если откажется?

— Как откажется, если она моя невеста? Я так и скажу: «Не веришь. Сам у нее спроси». Василина все подтвердит, и мы пойдем домой.

— Хорошо, если так. Но чует мое сердце, что не все так просто, — прошептал Гриша и с кряхтеньем повернулся на другой бок. — Где же моя перина пуховая? Больно костям на деревяшке.

— Окунь предлагал матрас. Что ж ты отказался?

— На том матрасе столько пыли, паутины и грязи, что лучше на полу спать. Чище будет.

— Какой-то ты изнеженный, аки барышня, — прыснул Боян.

Гриша обиженно надул губы и попытался уснуть, но мысли беспрестанно роились в голове:

«В прошлый раз батюшка тоже на меня осерчал. Может, из-за него я сюда попал? А вдруг он колдун? — ужаснулся он, но тут же успокоился. — Не-ет. Колдуны в церковь не ходят, святой водой не умываются и крест не носят. Кто ж меня так наказывает? Матушка? Верно! Это она меня так уму-разуму учит. Надеюсь, в этот раз все будет быстрее и без увечий».