Гриша не стал объяснять, кто из них на самом деле борзый, но предупредил, что в следующий раз с местными будет сам разговаривать.

По поросшим травой крышами лазили куры, в грязных лужах барахтались свиньи, злые собаки, привязанные к будкам, скалили зубы, нечёсаные дети носились между домами с деревяными палками в руках и весело кричали. Гриша увидел старика, сидящего на бревне и стругающего из дерева какую-то игрушку, и подошел к нему:

— Здравствуй! Позволь нам рядом с тобой посидеть, отдохнуть?

Старик мельком взглянул на них, молча подвинулся и продолжил свое дело. Гриша снял галошу и начал разминать ногу.

— Так долго идем, аж все ноги стер. Не пустишь нас к себе отдохнуть? А мы по хозяйству поможем.

Старик оторвался от игрушки, внимательно посмотрел на молодых людей и хрипло ответил:

— Пущу, коли честно без утайки все про себя расскажете. Но если хоть чуточку ложь почувствую, тогда уж не обессудьте. Много вас таких возле Искры ходит, только больше воров и прохиндеев.

— Хорошо, дядька, слушай, — сказал Боян. — Как есть на духу, все расскажу, а поверишь или нет – твое дело.

Начал он издалека, еще с тех времен, когда на Василину глаз положил. Но старик внимательно слушал, не прерывал и не торопил.

— Вот и явился я за ней. А как по-другому? Знаю, ждет и надеется на меня. Плачет, наверное, денно и нощно.

Старик кивнул и сочувствующе похлопал его по плечу:

— Вижу, правду говоришь. Только не отдаст Берендей девушку, не таковский он. Ты думаешь, одна она у него? Ан нет. Многих он приволок, но пока ни одну не отпустил.

— А зачем ему столько? Боян сказал, что старый он уже, — спросил Гриша.

— Девок-то много, а наследника – ни одного, — прошептал старик. — Потому и тащит их к себе. До сих пор надеется, что кто-нибудь сына ему родит. Только зря это. Говорят, проклят он, поэтому род его не продолжится.

— За что проклят-то? — вполголоса спросил Боян.

— По молодости много плохого творил. За то и расплачивается, — он нравоучительно поднял указательный палец вверх. — Сызмальства себя беречь надо и дурного не делать, тогда и в жизни порядок будет. А теперь ты говори, чей будешь и откуда? — обратился он к Грише.

Тот нехотя рассказал о своем прошлогоднем перемещении и охоте на Пустынного демона, о предстоящей свадьбе и разговоре с Лидой.

Старик сначала пытался скрыть улыбку, но в конце не выдержал и загоготал:

— Так и сказал: с Акулиной в баню? А она что же ответила?

Гриша признался, что потом ему стало стыдно перед Лидой за свое поведение, но другого выхода, чтобы избежать свадьбу, он не нашел.

— Оба правду говорите, — кивнул старик. — Так уж и быть, помогу вам. Сегодня переночуете у меня, а завтра решим, что делать.

— Нам бы только бляху где-нибудь найти, — возразил Боян. — А там уж разберемся: что к чему. До ночи еще долгонько, успеем Берендея навестить.

Однако старик замотал головой, отложил игрушку и показал крючковатым пальцем налево. Гриша повернулся и увидел, как над далекими лесистыми холмами заклубились темные тучи.

— И часа не пройдет, как долетит до нас. С Грозовым Владыкой на улице лучше не встречаться: зальет, ослепит и застудит.

— С каким еще Грозовым Владыкой? — хмыкнул Гриша. — Ты язычник, что ли?

Старик сказал, что не знает слова «язычник», но в богов верит. Он подозвал девочку, вручил деревянное существо, напоминающее белку, и пригласил путников в землянку. Боян с готовностью последовал за ним, а Гриша, словно окаменел, глядя перед собой. То, что он принимал за резные бревна, были деревянными идолами. Они стояли возле каждого дома и пялились, как ему показалось, с ненавистью и злобой.