Не зря народная мудрость гласит, что утро вечера мудренее. Народ не дурак, он фигни не скажет.

Другой вопрос, денег на самую дешевую ночлежку у меня нет, знакомых и подавно. Да еще где-то неподалеку кружат Прошка и Никанор Митрофанович со своими весьма сомнительными целями.

Чем больше я думал о купце и его приказчике, тем крепче становилась моя вера в то, что Ванька, настоящий имею в виду, не просто стащил товар из лавки. За такое не убивают. Максимум – морду начистили бы хорошенько да отправили восвояси. Тут же – нет.

Взгляд Никанора Митрофановича, которым он смотрел на меня, а потом на Прошку, однозначно говорил о том, что Ваньку отпускать никто не собирался. А значит, велика вероятность, эти двое вполне могут озадачиться моим поиском. То есть, пока я не решу, куда идти и что делать, лучше особо не светиться.

Соответственно, выход один – ночевать на улице.

Забившись в темную, вонючую подворотню между двумя домами, я съежился на холодных камнях, подтянув колени к груди. Заодно пытался выстроить план дальнейших действий, мало-мальски подходящий ситуации.

Однако все размышления упирались в непробиваемую стену на первом же пункте. Потому как для начала, мне нужно привести себя в человеческий вид. То есть, раздобыть одежду, помыться, причесаться, пожрать, в конце концов. Не ворованный хлеб, который тяжелым комком падает в желудок, а что-то нормальное. Пока я выгляжу как самый настоящий голодранец и побирушка, наладить жизнь будет достаточно сложно.

Вот с этими мыслями я и сидел в подворотне, пытаясь как-то слепить их в кучу. Ветер гулял по узкому проходу, пробирая мое тело до самого нутра. Он нес с собой запах гнили, сырости и тревоги.

В итоге, усталость и пережитые события взяли верх. Я провалился в тяжелую, беспокойную дрему, но ненадолго. Меня разбудил свет фонаря, ударивший прямо в глаза, и чей-то грубый голос:

– А ну, вставай! Чего разлегся? Ты погляди-ка, совсем страх потеряли…

Я с трудом разлепил тяжелые веки, поднял голову и посмотрел вверх.

Надо мной возвышалась грузная фигура в полицейской форме. Судя по всему, это был городовой.

Взрослый мужчина лет сорока пяти, крепко сбитый, с внушительными густыми усами, делавшими его отдаленно похожим на покойного императора Александра Третьего. Лицо под фуражкой было обветренным, красным, а взгляд тяжелых глаз – суровым и непроницаемым.

Ясно… Бывший вояка. Сто процентов. От него этим военным духом и твердолобостью разило за километр. А значит, договориться не получится, даже если очень постараться.

Я мог бы, конечно, рыдать, причитать и рассказывать про несчастную жизнь. С этой точки зрения возраст моего нового тела крайне удобен. Ноющий взрослый мужик – рискует отхватить по роже. Ноющий паренек – чисто теоретически, может вызвать желание помочь.

Но конкретно этому господину точно будет искренне плевать и на рассказы, и на рыдания. Такие упрямые солдафоны все делают по уставу.

– Кто таков? Почему здесь?

Я молчал, не зная, что ответить. Имя «Ванька» вряд ли его удовлетворит, а других вариантов у меня не было и быть не могло. Правду говорить точно не собираюсь. Упекут в какой-нибудь сумасшедший дом для нищих. А это – хреновое сочетание – психи и бедность.

К тому же, я хоть убей, не мог вспомнить, в начале века вообще были какие-нибудь документы у граждан, или как в советском мультике, лапы и хвост – вот мое удостоверение личности. Хватит ли городовому просто моего слова?

Дело в том, что специализация у меня – Отечественная История Нового и Новейшего времени, а значит, все, что было после революции, знаю хорошо. Но это сейчас вообще ничего не решает, потому как нахожусь я в Российской Империи, а это точно ДО революции.