4. 3 глава

Утро нового дня начинается для меня с целой дюжины куриных яиц, которые следует тщательно взбить и растереть с сахаром. Да не как-нибудь, а вручную… Мало того, что «урок» Хелена решает начать в восемь часов утра – ей на свежую голову, видите ли, лучше всего удаются бисквиты! – так еще и работать мы будем без миксера.

– Когда ты делаешь это вручную, – наставляет Хелена, повязав мне цветастый фартук с оборочками, – то как будто вкладываешь в бисквит частичку души, понимаешь? Тесто делается воздушным и невесомым, словно облако, таящее на языке!

Я бы и рада поверить в подобные метаморфозы с бисквитом из воздушного облака, да руки упорно противятся подобному самоистязанию.

– Облако, таящее на языке? – повторяю насмешливо, но Хелена будто не замечает моего настроения и одергивает совершенно серьезно:

– Не будь такой кислой, Джессика, иначе бисквит не поднимется!

Мне хочется прыснуть от смеха, но я, прикрыв рот ладонью, утыкаюсь глазами в миску с белками, от вида которых даже немного подташнивает, и старательно сдерживаюсь.

И удивляюсь, когда Хелена, прервав наше затянувшееся молчание, вдруг говорит:

– Я, наверное, кажусь тебе слишком навязчивой, Джессика... Даже прилипчивой. Я понимаю, не думай. Просто мне следует кое в чем честно признаться... Это касается Пауля.

Она заинтриговала меня: не столько словами, сколько своим непривычно серьезным, задумчивым видом.

– Пауля? – Я вопросительно гляжу на нее.

– Да, если быть честной, то всё это, – она пробегается взглядом по продуктам и мискам на нашем столе, – из-за него. – И выглядит при этом крайне смущенной. Признание нелегко ей далось, это сразу заметно, и я замираю, мучительно соображая, каким образом Пауль причастен к нашему кулинарному марафону. А женщина продолжает: – Видишь ли, мы с ним разные, совершенно: я вечно шумная и восторженная, а он – тихий и слишком серьезный, нам с ним тяжело находить общий язык... Вот почему мне так и не хватает Доминика: он как бы уравновешивал нас между собой. – Она одаривает меня смущенно-извиняющейся улыбкой, которая, как я понимаю через секунду, относится к ее последующим словам: – И тут мой серьезный ребенок, однажды назвавший меня легкомысленной, представляешь, приходит и рассказывает о своем новом знакомстве с чужой, взрослой женщиной... с тобой, Джессика. Ну я, признаться, приревновала, – еще один извиняющийся взгляд в мою сторону. – Да, именно так: приревновала. Стыдно признаться, но это так…

Нужно ли говорить, что я так и стою, оглушенная, над миской с белками, не зная, что и сказать.

Хелена же продолжает:

– В тот момент я подумала, что либо возненавижу тебя, а это, учитывая, что мы не знаем друг друга, было бы как-то нелепо, либо познакомлюсь с тобой и подружусь... И второе, согласись, показалось мне предпочтительнее.

Даже превратись моя нынешняя знакомая в огромный бисквитный пирог, даже тогда я не была бы удивлена так, как сейчас, слушая эти неожиданные откровения. Мне казалось, я просто попалась ей под руку, как идеальный вариант для знакомства на новом месте, но не могла и представить, что у этого «айсберга» такая глубокая подоплека.

– К тому же ты мне понравилась, – снова признается Хелена, – а уж наши с Паулем вкусы редко сходятся, можешь поверить. Мои подруги ему вообще никогда прежде не нравились! Не то чтобы я слишком страдала от этого, но сейчас, представляешь, мне захотелось ему угодить. Сама не пойму, почему... – И тут же взмахивает руками: – Нет, ты только не думай, что я тебя просто использую, это вовсе не так, – она искренне улыбается, так что этой улыбке просто нельзя не поверить. – Ты забавная, хотя и немного зажатая...