Но говорить и напрягать его своими предположениями я уже считала лишним, поэтому остаток нашего утра провела так, словно и не было между нами никакого разговора.

Из воспоминаний меня вырывает поцелуй Симона в плечо. Я стряхиваю с себя все мысли, отрываю взгляд от иллюминатора и смотрю на него. Его мягкая улыбка и взгляд дарят ложные чувства, будто я ему искренне интересна. И меня злит собственная наивность.

— Он красиво смотрится на твоём запястье, — говорит он, коснувшись браслета и разглядывая его на моей руке.

— Я буду носить его, не снимая, — улыбаюсь ему искренне и тоже прикасаюсь к цветку. — И толстовку твою тебе не отдам, — зарываюсь в неё сильнее и обнимаю себя, чтобы согреться.

Ненавижу кондиционеры, они пагубно влияют на меня. Но так как в самолёте всем жарко, кроме меня, Симон решил, что легче мне дать свою толстовку.

— Не отдавай, — сплетает наши пальцы и целует меня в шею. — Буду греть тебя на расстоянии.

Пилот сообщает, что начинается посадка самолёта, и мне становится ещё холоднее. Тянусь к Симону и зарываюсь в его объятиях.

— Я буду скучать по тебе, — шепчу ему, не выдержав. — Очень.

— Если будешь прям очень скучать, включишь телефон, где сохранён мой номер, и напишешь мне, — целует в макушку. — Наша договорённость с утра — это не закон, а просто решение. Которое при сильном желании можно нарушать, — он обнимает крепче.

Я ничего ему не отвечаю. Знаю, что не напишу ему первой ни при каких обстоятельствах. Лучше пальцы себе отрублю. Не хочу повторения старых ошибок. Не хочу стать для него такой же раздражающей и ненавистной девушкой, какой стала для Филиппа. Не хочу чувствовать, как раздражаю его, и как угасает интерес ко мне в его глазах. Лучше пусть всё закончится здесь и сейчас.

Через полчаса мы приземляемся и направляемся по трапу в здание аэропорта. Я держу в руках букет белых роз. И мне до сих пор не верится, что их подарили мне. Смотрю и налюбоваться ими не могу.

Мы с парнями дожидаемся наших чемоданов и вместе направляемся к выходу. Нас с девочками должен встретить папа. С ним на машине мы доедем до Ярославля, и Яна останется у нас с ночёвкой. Я безмерно соскучилась по родителям, и это единственная причина, по которой я радуюсь своему возвращению.

Передо нами раскрываются двери. Впереди за ограждением стоят встречающие, и я ищу папу среди толпы. Но когда нахожу, у меня земля уходит из-под ног, и мной овладевает паника. Рядом с ним стоит Филипп с букетом цветов. Я рефлекторно разворачиваюсь к ним спиной, пока они меня не заметили, и всучиваю букет в руки Яны. Она смотрит на меня вопросительно, не понимая, что происходит.

— Филипп, — произношу беззвучно губами. Она меня понимает.

Но кажется, понимают и все остальные, что стоят рядом с нами…

Мы продолжаем идти вперёд. Каждый шаг навстречу к отцу и Филиппу, как прогулка по минному полю. Меня подрывает на каждом шагу, но я выживаю и с болью продолжаю путь. Вся трясусь от страха и неизвестности.

«Что происходит? Почему Филипп здесь? Почему с цветами? Симон и Бруно не намерены уйти? Почему Бруно не возвращает Саре её чемодан? Они с Симоном хотят подойти к отцу?» — вопросы в голове льются на меня, как из рога изобилия. Хочется зажать уши руками, чтобы не слышать себя.

Как только мы подходим к папе, я тут же бросаюсь в его объятия. Крепко сжимаю его в своих объятиях и расцеловываю. Не хочу отпускать, так как соскучилась до безобразия. А ещё… мне страшно встречаться с Филиппом. Всё внутри сворачивается от ужаса, и меня начинает тошнить.