– Меня зовут Милена де Божель. Я твоя мачеха, а Клементина – твоя сестрёнка.

– А отец… – Николь мысленно одёрнула себя и тут же поправилась: – Папенька? Как зовут моего папеньку?

– Ты сирота, моя бедная девочка... – Блондинка снова утёрла слезы и тихо проговорила: – Мой дорогой муж, а твой отец, внезапно умер почти пять лет назад. Именно поэтому мы оказались в таком ужасном положении. А звали моего дорогого мужа Николя де Божель. Ты была его первенцем и единственным выжившим ребёнком от первого брака, и поэтому он дал тебе своё имя.

Женщина рассказывала все это тихим голосом, часто утирая слезы, и девушка, которая изо всех сил старалась привыкнуть к имени «Николь», внимательно слушала каждую фразу, попутно отмечая: «Похоже, у нее глаза постоянно на мокром месте… Кроме того, мачеха – не мать родная. По идее, она и должна оказаться главной злодейкой и всячески портить мне жизнь».

Потом Николь взглянула на мягкое, почти безвольное лицо женщины и усомнилась в собственных выводах.

_____________________
*Сотрясение мозга – лёгкая форма черепно-мозговой травмы с кратковременной потерей сознания.

4. Глава 3

Николь жила в этом мире уже больше недели, и с каждым днём на неё все сильнее и сильнее наваливались какое-то тупое безразличие и ощущение, что она тонет в болоте. И проблема была вовсе не в мачехе, потому что та оказалась безвольной, но мягкой и очень доброй женщиной, которая искренне жалела и Николь, и свою дочь, но при этом даже не пыталась что-то изменить.

Покойного «папеньку» Николь тоже не раз вспоминала и отнюдь не добрым словом. Похоже, Николя де Божель беспокоило в этом мире только одно: получение наследника. Больше ничем барон не занимался, и имущественные дела семьи ушли в такой глубокий минус, что сейчас любой крестьянин из деревни жил, пожалуй, лучше, чем баронская семья. Приходилось экономить на всём, не только на дровах, но даже на еде!

Замок был велик, и от этого запустение, царившее в нем, казалось ещё более печальным. Единственная комната, в которой попытались сохранить былое великолепие, называлась трапезной. Там был сделан подиум для так называемого высокого стола. Там были относительно чистые белёные стены и несколько уцелевших стульев и кресел. Там даже лежали дрова в камине, поджигать которые не разрешалось.

– Что ты, Николь! А если вдруг кто-то заглянет в гости, то что мы будем делать?! – мачеха, кажется, действительно пришла в ужас от мысли воспользоваться этими дровами.

Благо, что сейчас за окном стояла поздняя весна, и морозы больше не грозили. Именно поэтому Николь очнулась в отдельной комнате, где остатками хвороста топили камин для больной. Но, со слов болтушки Клементины, которая искренне любила свою сестру и ходила за ней хвостиком, зимой все было гораздо печальнее. Для пресловутых гостей даже хранили отдельно десяток яиц и зарытый в слой соли кусок сала: блюдо можно приготовить быстро и подать на стол. Трогать эту еду запрещалось.

Вдовствующая баронесса с дочерью, её падчерица и горничная Ева жили и спали в одной, самой маленькой, комнате, чтобы не тратиться на дрова. Единственный мужчина-работник в замке, Абель, не бросал баронскую семью только потому, что был женат на Еве, а та являлась кормилицей госпожи баронессы. Ночевать Абелю зимой приходилось в сене. Живности при замке давным-давно не было никакой, кроме четырёх старых кур, а топить ещё одну комнату для мужчины-слуги семейство не могло.

У каждой благородной жительницы замка было три платья. Одно – парадно-выходное, потёртое и заношенное, но все же из дорогой ткани. Платья для будней выглядели так же, как и крестьянские: небелёное грубое льняное полотно, крашеное луковой шелухой и уже потерявшее цвет. Больше всего фасоном платье Николь напоминало кроёную по прямой мужскую рубаху. Ворот затягивался шнурком, а чтобы не пачкать драгоценную одежду, сверху надевался серый фартук из совсем уж старой ткани, напоминающей мешковину. Коллекция неотстирываемых пятен на фартуке поражала воображение разнообразием – было даже розовое пятно от, как сообщила Клементина, цветов…