- Но это не так.

Нужна ему. Знаю, что нужна ему. И поэтому позволяю убить напрочь оставшиеся между нами миллиметры.

- Я повторяю: все прошло, улетучилось.

Мне так жаль Маркуса. Он должен знать, должен быть уверен, что эта рана определенно затянулась. Он обязан бороться с тем, кто ему досаждает - со своим отцом, - если считает это неукоснительным. Но дабы открыть одну дверь, необходимо закрыть другую.

Итальянец стискивает крепче в руках велюровую ткань моего бежевого пальто. Мне уже и самой в его руках стало трудно дышать.

- Помнишь тот вечер после того, как мы побывали с Пьетрой в “Каролле”? -  Марк принимается бесшумно проговаривать на ухо. - Помнишь, как ты врезала мне? - он едва слышно посмеивается. Его тело вибрирует. - Я не могу забыть, - в момент серьезнеет он. - Помешательство какое-то... Помешательство тобою...

Лукас говорил, что предупредил Марка, чтобы  “перестал пускать на меня слюни”; Алистер утверждал, что Маркус не ровно ко мне дышит; я сама думала об этом часто. Но сейчас, услышав от него такие слова, спешу отпрянуть. Объятия размыкаются, и исчезнувший промежуток возвращается обратно.

- Думаю, мы можем идти. - Я намеренно кажусь хладнокровной, указываю ладонью на выход.

Ферраро одаривает кривоватой ухмылкой. Соединив веки, пальцами сдавливает носовую перегородку. Он хмурится, но складка меж бровей пропадает под взметнувшейся вверх рукой.

- Не знаю, почему ты, - произносит он, облизнув губы, вольготно присев опять на кушетку. Стопу левой ноги припечатывает к полу, а колено правой подтягивает выше, облокачивается о стену сзади. - Таких, как ты − миллионы.

Он смотрит куда угодно, только не на меня. И хоть мы находимся друг от друга, безусловно, дальше, чем раньше, от меня не скрывается то, как малахит и шоколад создали в его глазах блистательный тандем.

- Но я зациклился на тебе, как стопроцентный идиот. Ты встречаешься с моим другом, а я на тебя запал. Ну почему? - занеся голову назад, он встречается затылком с холодной стеной. - Да, красивая, умная, умеешь постоять за себя. И одновременно - такая нежная..., - приходит к выводу Маркус.

Я не могу пошевелиться. Ноги меня отсюда не уносят.

- У меня в голове бесконечное: Ева, Ева, Ева, Ева! Ты сегодня обо мне побеспокоилась, а я еще сильнее влюбился. Ну не придурок? - ищет он ответа у оцепеневшей девушки.

Марк оглядывает меня с ног до головы, задерживается на взлетающей груди из-за судорожного ускоренного дыхания.

- Влюбился, - повторяет безысходно, - и презираю за это нас обоих. Тебя - потому, что не могу из мыслей выбросить, потому что дружба с Лукасом висит на волоске.

Жалкие писклявые оправдания звучат так ничтожно:

- Я не виновата...

- Я знаю, - заявляет Ферраро, - но кого мне винить? Человеку нужно кого-то обвинять в том, что с ним происходит.

Помрачнев, я выпускаю из легких воздух.

- И ты выбрал меня? Я не  собиралась вставать между вами, нас с тобой ничего не может связывать.

- На черно-белой вечеринке, когда Алистер хотел с тобой сделать бог весть что, я дрался за тебя! - поднявшись, Маркус говорит громко и, будто не своим голосом.

Я прихожу в себя в долю секунды. Выступив вперед,  ровно как он, вставляю реплику, не отличающуюся  вкрадчивостью:

- Я не просила тебя об этом!

- Ты меня и вчера не просила, - сообщает Марк, чем заставляет меня заткнуться. - Но именно с ним я встретился в центре, в баре поздно ночью. Я знаю, почему Лукас воюет с этой паршивой собакой. И тогда, и сейчас я бил его, поскольку не хотел, чтобы ты ложилась под него.

Насупив брови, я протираю пальцами глаза, окончательно забыв о том, что они накрашены. Маркус не умеет подбирать выражения. С его уст последнее предложение послышалось непростительно пошло.