В необъятной белой комнате, кроме нас, больше никого нет. Я рыскаю в шкафчиках в поисках перекиси хлоргексидина, ваты и пластырей. К счастью, долго копаться не пришлось - найдено все. Коробка медицинских одноразовых перчаток есть на каждом из трех столов в кабинете.

- Тебе просто не повезло, - отвечаю на недовольства Марка.

Я не вижу смысла с ним спорить. Пьетра не единожды упоминала, что он жаждет покинуть Рим. Вернуться туда, где родился и вырос. И я могу проникнуться его проблемой. На его месте мне бы также все казалось чуждым и неверным. Я бы искала минусы везде. А когда находила, тыкала бы их в лицо каждому, кто “на другом берегу”.

- Да что ты? - хмыкнул Ферраро и выгнул здоровую бровь.

Словесное препирательство не набирает оборотов, поскольку я вынесла для себя вердикт - лучше смолчать, чем приводить кучу фактов, которые Марк не порывается принять. 

Я  надеваю перчатки, останавливаю кровотечение. Увечий на лице парня не так уж много - порез над правой бровью, под левой скулой и разбитая нижняя губа. Обрабатываю их раствором, клею пластырь сверху, около переносицы. А к остальным ранам вновь прикладываю вату, смоченную хлоргексидином.

- Нос не сломан? - Сама вижу, что нет, но может он чувствует дискомфорт, а травма незначительная, а боком выйдет через время.

- Не сломан, - отвечает он, не отнимая от меня взора, что озадачивает.

- А кровь из него шла?

Качает отрицательно головой.

- Хорошо...

- Такая серьезная, - расплывается в насмешливой, но располагающей улыбке.

Игнорирую замечание, будучи сконцентрированной на деле.

- С кем ты так?

Выдохнув и, опустив взгляд, Маркус мгновенно становится грустным, угрюмым.

- С отцом. Я... вернулся домой под утро, кое-кто постарался над моим внешним видом, - Марк указывает на лоб. - Ага. Отец уже добавил час назад... Я дрался, не остался в долгу. Мой долбанный старик против, чтобы я занимался такими вещами, чтобы вообще жил так, как хочу сам. Будь он проклят!.. - ругается в сердцах. - Я его ударил, - признается спустя миг, красноречиво заломив бровь.

Будто радуется этому.

- Я не знала, что у тебя плохие отношения с отцом...

- Ненавижу его! - выпаливает он.

Я отхожу, потому как Ферраро спрыгивает с кушетки и наскоро разделывается с креплением ремешка наручных часов. Стиснув циферблат в ладони - примечательно, что намертво, - он рычит, сродни зверю. Возведя руку, размахивается и швыряет аксессуар в стену у треугольного окна.

- Ненавижу все, что он мне купил! Ненавижу фамилию, которую он мне дал! Это чужой для меня человек! Чужой человек!

Тяжело дыша и глядя  с полминуты на сломанные часы, он прикрывает ресницы и сглатывает. Кажется, ему доставляют боль вдохи и выдохи. Я не знаю, как помочь.

- Маркус, пожалуйста..., - мне не столько боязно, сколько мучительно видеть его таким.

Не представляю, что он переживает, ведь, несмотря на все проблемы, я обожаю своего папу, а он - меня. Уничтожив дистанцию, я обнимаю Марка, обвивая его шею руками, положив одну ладонь ему на затылок и привлекая к себе. Чтобы он отдышался, чтобы он почувствовал мою поддержку. Его грудь вздымается и опускается быстро, но вскоре учащенность и хрипота сдают позиции.

- Ш-ш-ш..., - глажу по спине, подбадриваю. - Ты со всем справишься. Ты найдешь выход.

Ферраро ничуть не отодвигается, но в нем просыпается отсутствие восприятия моих действий.

- Тебе не надо так... Тебе надо презирать меня...

- Нет, все в прошлом.

- Я - чудовище. Я допускаю, что являюсь твоим ночным кошмаром, - говорит Марк с горечью в голосе, однако за талию  заключает в объятия с нерушимой силой.