А мне захотелось просто съесть огурец и Арисса, заметив мой взгляд, сразу же мне его протянула. А я подумала, что та отзывчивость и эмпатия, которую Марисоль тщательно прячет от окружающих, всё же у неё от матери.

Огурец дал мне возможность не только радостно похрустеть, но и подумать, а что можно ответить, мы же не обговорили с Марисоль, что отвечать. Вдруг у Марисоль другая история? И я постаралась ответить максимально нейтрально и близко к правде:

— Я немного маг, — сказала я, —Марисоль пригласила меня, чтобы я посмотрела, могу ли помочь её дочке.

Мама Марисоль всплеснула руками.

— Вы маг? Это было бы замечательно! У Ани иногда очень сильно болят ручки и ножки, она плачет, — и голос Ариссы дрогнул.

— Конечно, я посмотрю, — сказала я, — я ведь для этого и приехала.

Я заметила, что и глаза Ариссы наполнились слезами, и она, видимо почувствовала себя неловко и быстро заговорила:

— О! Что же это я, совсем тебя заговорила, сейчас принесу тебе воды, освежишься с дороги, а потом обедать будем. А Марисоль не жди, она сама к обеду спустится.

Мама Марисоль оказалась права. Когда мы сели за стол, с лестницы медленно спустилась Марисоль с ребёнком на руках, девочка спала. Я удивилась, зачем она принесла её с собой, а потом поняла, что Марисоль просто не могла с ней расстаться. Весь обед Марисоль поглядывала на меня. Разговаривали в основном о жизни в городе, о том, что делает Марисоль, и о деревенских новостях.

После обеда я спросила:

— Когда начнём?

Марисоль испуганно посмотрела, как будто ей было страшно, и она боялась, что лечение может не помочь:

— Пусть поспит, а как проснётся, так и пойдём.

Когда Ани проснулась, мы с Марисоль пошли в небольшую комнату на втором этаже. Это была настоящая детская, сделанная с любовью. На потолке плыли нарисованные облака, по стенам «скакали» пони, зайчики и овечки, вся мебель была тоже сделана словно для маленькой принцессы. Я не ожидала увидеть такое в деревенском доме. Марисоль тихо призналась:

— Это отец сделал, ещё до её рождения.

А я подумала, что Марисоль очень повезло с родителями. Интересно, какая она была до того, как стала вот такой, закрывшейся, никому не доверяющей. Наверное, была доброй и открытой девочкой. Я вспомнила, с какой болью она рассказывала про свою влюблённость. Любопытно, это всё-таки Рональд?

Я достала нитку с иглой, потрогала скрюченные ручки, пальчики сжаты в кулачок и попыталась начать шить. Я помнила, как тяжело шла иголка, когда вытаскивала бандита с того света в Гевасе, но почему-то здесь, у малышки, иголка тоже не желала делать стежки.

Я сделала несколько стежков, исколов себе все пальцы. Сначала подумала, что ошиблась с узором, попыталась сделать по-другому, но снова неудача. Сидевшая рядом Марисоль смотрела на меня с надеждой, а у меня ничего не получалось.

Так прошёл час, Ани проснулась, а я сидела и держала в руках её рубашечку, на которой уже были капли крови из моих исколотых пальцев.

— Марисоль, — горько сказала я, — пока не получается.

В глазах Марисоль появились слёзы, она взяла проснувшуюся девочку на руки и вышла из детской, оставив меня одну.

«Почему? — размышляла я, — почему с полумёртвым бандитом получилось, а с ребёнком, нет?»

И вдруг я осознала, что я пытаюсь повернуть вспять необратимое, то, что организм ребёнка уже принял, прошло много времени и ребёнок и остальные они научились с этим жить. Значит мне надо сделать так, чтобы изменить их взгляд на это.

«Как я могу это сделать? — задумалась, перебирая, всё что знаю»

И вдруг вспомнила, свой первый показ, своб первую коллекцию, после большой войны, я представила брюки для женщин. Это было смело, как меня критиковали! Даже сейчас при вспоминании об этом, внутри появлялась дрожь, которую я ощущала перед тем, как модели выйдут на подиум в том, что должно было «перевернуть мир».